Миг единый

…На шоссе стало свободней. Теперь можно было прибавить скорость, и Чугуев с удовольствием обогнал желто-синий молоковоз, который надоедливо долго маячил перед глазами. Машина шла легко, асфальт был сухим, хотя все вокруг — поля, деревья, небо — словно напряглось и замерло в ожидании то ли шального ветра, то ли бурного, сильного тепла. «Закостенелая погодка», — определил Чугуев, и ему захотелось как можно быстрее добраться до дому. Вспомнил легкое движение под рукой, разбудившее его до будильника, и воспоминание это опять отозвалось в нем нежностью. Ему сделалось хорошо, раздражение окончательно улеглось, и он усмехнулся: вот уж никогда бы не подумал, что может так растопиться. Так ласково вспомнилось о женщине, о ее гладкой коже, тепле рук, легкости волос… В последнее время его часто захлестывала нежность к Кате, он тянулся к ней с лаской и сам требовал от нее ласки. «Ой, Чугуев, — улыбалась Катя, — недобрал ты, видать, в детстве материнского…» — «И отцовского тоже», — отвечал он. С появлением отчима все в доме обернулось крутой стороной: «Сделай это, принеси то», — вертись целый день как волчок, ублажай капризного мужика. Так было до тех пор, пока не взбунтовался: «Уйду к черту, на побегушках не буду». Мать стала просить: «Смирись». Но отчим махнул рукой: мол, пусть живет как хочет, и мать отступилась… Раньше мать была веселая, шумная, а тут притихла и так подчинилась новому мужу своему, что казалось — только и живет, чтобы угодить ему. Прежде к ней прибегали подруги из лаборатории, болтали о заводских мужиках и о поселковых новостях, сейчас в дом никто не приходил. Болезненный отчим любил покуражиться; говорят, и на работе был таким же — самый привередливый из всех начальников смен. Вот же — инженер, кончил в столице Бауманское училище, а дома ни одной книжки, а все заботы — что бы в дом принести. Подбирал все: инструмент, детали, даже стальные листы возил, складывал их в сарайчике. После того как мать родила от него мальчика, о Чугуеве совсем забыли. Так и жили: семья сама по себе, Чугуев сам по себе… Все правильно угадала Катя, все правильно… Умница, недаром — инженер. Только ей он и верил, а вообще женщинам не доверял. От них всего жди… Вот хотя бы эта, бывшая их поселковая губастая девчонка из музыкальной школы… Она не замечала его, как будто пень сидел за рулем или робот; впрочем, она с ним не ездила, он и видел-то ее, когда она провожала или встречала Юрия Петровича; у них была своя «Волга», и, если им надо было куда-нибудь за город или на отдых, ездили на своей. Она гоняла лихо, ни черта не боялась, — наверное, Юрий Петрович научил. Чугуеву, в конце концов, наплевать, что она его не замечает, ничего тут нет обидного, она и девчонкой была гордячкой, задирала нос. Он ее давно раскусил и, когда теперь встретил, подумал: недалеко от прежнего ушла; подумал и забыл и не вспомнил бы, если бы не случай на реке…

Было воскресенье, Юрий Петрович решил часа два поездить по заводу; конечно же, если бы был будний день, то все произошло бы иначе, Юрию Петровичу не пришлось бы просить Чугуева, он просто позвонил бы начальнику гаража…

«Личная просьба, Михаил Николаевич, жена у меня с машиной застряла. Что-то там с двигателем. Это в сторону Куравлева, на тридцать седьмом километре, у реки. Она из деревни позвонила… Если нельзя ничего с машиной сделать, заберите Лелю домой, а я тем временем договорюсь, чтоб аварийную туда послали».

Он впервые его просил, и ему, видать, было неловко, потому и в глаза не смотрел.

«Конечно, — согласился Чугуев. — Сделаем».