И вот с этого дня прекратились склоки и свары, цех зажил и задышал по-новому, люди думали, люди искали. Эта обстановка подстегнула и Юрия Петровича. Занимался он главным образом своим делом — наладкой оборудования, но мысль его теперь была направлена и на прокат трансформаторной. Однажды он присел в пролете передохнуть, здесь было прохладней — скамья стояла рядом с вытяжной трубой. Он сидел неподалеку от пятиклетьевого стана, медленно оглядывал цех. Вверху под сводами кружилась стайка воробьев, и совсем неподалеку от них работала бригада сварщиков. Воробьи были привычны к сварке и не боялись ее, а возле стана возились вальцовщики, заправляя полосу. Юрий Петрович смотрел на них и думал: как все-таки несовершенна эта машина. Сколько автоматики, а вот заправку в валки рабочие ведут вручную… Впрочем, он в каждой машине видел несовершенства, тут Леля была права, когда говорила: «Тебя всегда что-нибудь не устраивает». Он сидел и лениво думал, что надо бы сообразить автоматический подаватель, — но это уж позднее, когда будет время. Рабочие валки медленно прокручивались, поблескивая синей полировкой, и внезапно то, над чем так мучительно бились в цехе, показалось Юрию Петровичу настолько простым и ясным, что он даже усомнился поначалу, а возможно ли такое решение. Он стал прикидывать снова и снова, и получалось: теоретически он абсолютно прав. «На уменьшение» — слова эти оказались ключом к тайне. Если немного упростить, процесс проката можно свести к такой схеме: из электросталеплавильного цеха в цех горячего проката поступал сляб. Там его раскатывали в тонкую стальную полосу, сворачивали в рулон, и рулон этот по подземному транспортеру поступал в цех холодного проката. Здесь его пропускали через травильное отделение, через ванны с серной кислотой, чтобы снять окалину, потом через черный обжиг, чтобы свести до минимума содержание углерода, и только после всего этого полоса шла на пятиклетьевой стан. Могучие валки с обеих сторон обжимали ее и… сталь крошилась, полоса рвалась. Почему?.. Вроде бы с ней обращались деликатно — первые валки давили на нее не очень сильно, а уж потом все увеличивалось и увеличивалось обжатие… И Юрий Петрович подумал: «А не прокатывать ли наоборот?.. Сначала сильнейшее обжатие, а уж потом — на уменьшение». За этой, казалось бы, простой мыслью стояло вот что. После горячего проката в стали резко укрупнялось зерно, при черном обжиге оно еще больше увеличивалось, а крупнозернистая сталь хрупкая. Но если сразу обрушиться на нее всей силой валков, то зерно можно разбить. Сверху, правда, образуется наклеп, вроде как от удара молотком по гвоздю, но потом этот наклеп можно будет снять термообработкой, зато и крупного зерна не будет, и тогда сталь станет вязкой, ее можно будет прокатывать… Вот так все это выглядело, если упростить мысль.
Потом уж, когда идею Юрия Петровича проверили и сталь прокатали, Поповский стал подробно спрашивать, как Полукаров пришел к этой простой и точной мысли, но Юрий Петрович толком не мог объяснить — говорил, что увидел весь процесс сразу, словно перед ним прокрутили кинопленку, где сталь была увеличена в разрезе во много раз, и он отчетливо видел ее структуру.
Они шли опушкой леса по сухой и жесткой тропе, усеянной ржавыми иголками, и Поповский говорил об интуиции. Он говорил: принято считать — интуиция такое проявление знаний, которое не опирается на силу разума, но он, Поповский, считает, что интуицию нельзя противопоставлять рациональному мышлению. По его убеждению, она, как и всякое явление, может иметь систему, которую еще просто не открыли, а когда откроют, интуицию можно будет усовершенствовать. Мысль эта понравилась Юрию Петровичу. В то время он еще не был знаком с идеями классического прагматизма, это уж позднее в бумагах отца он нашел обзор работ Уильяма Джемса, Джона Дьюи и их последователей, удивился, отыскав в этом обзоре мысли, к которым пришел сам, а удивившись, многое тотчас отверг, и прежде всего то, что касалось области чувств: «человек может сконструировать все, даже любовь, даже свое отношение к природе и богу». Вот здесь он споткнулся, рассмеялся и решил: прагматики зарвались. Но их напор, их уверенность он не отверг, да и не мог отвергнуть.
Все это было позднее, а в тот день, когда они шли опушкой леса к цеху, где должен был состояться официальный пуск стана и выдача трансформаторного листа, в тот самый день, словно между прочим, Поповский сказал: «А у вас хороший глаз, и мыслить вы умеете. Вам прямой путь в руководители. Время сейчас такое наступает, Юрий Петрович, когда главный долг руководителя — думать. Прежде-то считали, что основное — воля, да и путали волю с силой. Один умный человек сказал: «Воля — это решение, воплощенное в действие». А для того, чтобы принять это самое решение, нужна мысль, мысль и еще раз мысль».