Миг единый

Он знал это место, там еще небольшой молоденький ельничек справа от дороги, в том ельничке они с Катей два ведра маслят набрали за какой-то час, а слева — излучина реки. Он быстро туда добрался, увидел на проселке «Волгу», сразу сообразил, что в ней никого нет, поэтому взглянул на реку — женщина плыла к берегу. Он подъехал к «Волге» и, чтобы не терять времени, поднял капот, стал возиться с мотором и через минуту убедился: машину надо в гараж, поломка серьезная. Он закрыл капот и обернулся к реке, чтобы посмотреть, доплыла ли женщина… Она шла по песку к кустику, где лежала ее одежда, — это было шагах в двадцати от него — и явно не спешила, медленно передвигая длинными, ровными ногами, словно выбирала сначала глазами местечко, куда бы ступить. Он ее хорошо разглядел — и смуглую ее кожу, и узкую, длинную талию, и еще крепкие, небольшие груди. Он двинулся к береговому обрывчику, под ногой у него выстрелом хрустнула сухая ветка, потом еще раз. Леля вздрогнула, но не повернула головы в его сторону. Тогда он убедился: она видит его, может быть краем глаза наблюдает, вытирая волосы мохнатым полотенцем… Ему ничего не стоило спрыгнуть с обрывчика, и он оказался бы рядом с ней на песке; черта с два ей бы удалось на этот раз ударить его ногой в живот, как это она сделала девчонкой в березняке. Ей бы не вырваться от него, не уйти, да, может, она бы и не стала вырываться, он видел: она не спешила одеваться, а он уж подошел к самому краю обрывчика, и земля посыпалась из-под его подошв… Он не прыгнул. Пошел к машине, сел и начал сигналить, будто и не видел ничего. Она пришла минут через пять, молча открыла дверцу, молча закурила и, пока он вез ее к городу, ни разу не взглянула в его сторону. Лицо у нее было каменное. И тут он понял: стоя на берегу, она и не ждала, что он спрыгнет, она твердо знала: не посмеет. Просто ей было плевать на него, она шла к своей одежде, презирая его, и потому не опасалась… «Это же надо!» — только и ахнул он от своей догадки… Нет, женщинам он не верил, у него много было из-за них бед, но и он им не спускал; считал — ничего нельзя прощать, и не прощал. Это все началось у него до армии, когда пацаном стал шоферить.

Чаще всего его посылали на подсобное хозяйство завода, километров за двадцать от города. Он возил овощи для орсовской столовой; на подсобном и завелась у него Валька — счетовод, крепкая, маленькая, как кубышка; они еще как следует и не привыкли друг к другу, как случилось это дело с коровой. Валька набилась ехать с ним в город.

«Ты все по шоссе гоняешь, а тут дорога прямая есть через лес и поле. Дождей давно не было, накатали, что твой асфальт. Давай по ней».

Он ее послушал, а она затеяла возню в кабине; ему, дураку, остановиться бы, а он мчался через поле… Черт ее знает, откуда взялась эта буренка. Он увидел ее уже перед самым радиатором и с испугу, вместо того чтобы тормознуть, прибавил газу… От сильного удара машина на мгновение словно оторвалась от земли, под ней что-то вздулось, охнуло и тяжело захрустело… В поле никого не было, ни одной души, и тогда он рванул на полной скорости. Валя замерла, в лице ни кровинки. Он с маху въехал в речку, потом кинулся на берег, наломал ивовых прутьев, сунул оторопевшей Вале веник:

«Мой машину! Чего стоишь?!»

Она подчинилась ему. Они терли, скоблили, чистили машину, стирали с нее следы крови, а когда закончили эту работу, Валя сказала:

«Поехали назад».

«Куда это назад?» — удивился он.

«В Глухово, — сказала Валя, — договоримся насчет буренки».

Его и так всего трясло, а тут представил: завтра же узнают дома, и начнется такое… За буренку надо платить, отчим скорее лопнет, чем раскошелится.

«Меня тут ни одна душа не видела, да и знают, что я по шоссе езжу».

Валя стала его просить:

«Это ведь Касьяновой корова, она с нее живет, вдова солдатская».

«Ничего, — сказал он. — Мясо продаст, новую купит».

«Не поедешь?» — спросила она.

«Нет!»

«Ну и подонок же ты!»

Он больше слушать не стал, оставил Вальку возле речки и рванул в город. Но она все-таки сообщила в милицию. Отчим и вправду рассвирепел, кричал: пусть гонят парня в тюрьму, он ему не потатчик. Неизвестно, чем бы кончилось, но орсовское начальство заступилось — заплатили Касьяновой, и Чугуев опять стал ездить в подсобное хозяйство. Мимо Вальки проходил, будто и не знал ее никогда, а она смотрела на него молящими глазами…