Миг единый

Вообще-то это все труха, палая листва, об этом и вспоминать не стоит. Пожалуй, только Алиса… Эту историю он почему-то не мог забыть. Алиса Ивановна Кузьмина. Кто ей имя такое дал? Пароходная докторица. Впрочем, по образованию она была медсестрой. На пароход он попал после армии отслужив на Курилах. Ему нравилось жить на острове, нравилось мотаться по нему на грузовике, особенно на рассвете в летнюю пору, когда отлив и можно мчаться по плотному темно-серому песку так, чтобы под колеса летела пена… Там, на острове, он и научился по-настоящему водить машину, и там же ему напели ребята: после армии надо ехать во Владивосток — в торговом флоте матросов всегда не хватает. Можно и на мир посмотреть, и заработать, да и приодеться на валюту. Вот он и решил попасть на пароход. Спешить ему было некуда, дома его никто не ждал, отчим все маялся язвой, а у матери — семилетний сын.

В отделе кадров его хорошо встретили; там любили приходивших к ним из армии, предложили выбрать, на какой пароход пойдет. Ему было все равно. Тогда девчонка-инспектор посоветовала:

«Давай на «Попов», хоть и не шик-модерн, но зато всегда с планом. Да и капитан хороший».

И он пошел на сухогруз «Попов». В первый месяц, когда плыли сначала Японским морем, потом через Тихий океан к берегам Новой Зеландии, везли какие-то удобрения, ему было так тяжело, что он уж решил про себя: все, кранты мне. Сначала лежал в лежку, потом пересилил себя, начал вставать, выходил на работу. Боцман, маленький, жилистый, коричневый от загара, словно спаянный из ржавого железа, гонял его как новичка почем зря. Чугуев красил фальшборт, драил палубу, чистил гальюны; потом понял, что боцман прав — в работе было его спасение, и постепенно свыкся с влажной духотой тропиков, стал твердо ходить по палубе и многому другому научился. И все же он томился, глаза уставали от моря, от бесконечности воды, а душа — от однообразия и замкнутости жизни. Они плавали под фрахтом от Австралии на острова, возили многое: шерсть, зерно, бананы, — заходили в Сингапур, в Коломбо, на Маврикий и Канарские острова. И снова к берегам Японии. Порты не очень его радовали: короткие сходы на берег, чужое пиво, мелочные лавчонки малай-базаров. Временами тоска так усиливалась, что становилась невыносимой.

Алису он и не замечал сначала, видел мельком, когда в столовой крутили фильмы, кормиться-то она ходила в кают-компанию. И еще он видел, как она забиралась на верхнюю палубу мостика и загорала там. На пароходе были три женщины: вот эта Алиса, девчонка-пекариха и буфетчица кают-компании. Матросы по-разному трепались о них. Чугуев только однажды увидел, что у Алисы почти синие глаза, а больше там и смотреть было не на что: вся серенькая — и лицо, и волосы, даже ноги, как ни загорала, а все серенькая. Он и не думал о ней всерьез, просто наступила пора, когда ему стали сниться по ночам женщины. Вахту в то время он стоял до полуночи, по-матросски она называлась «собачьей», ни кино не посмотришь, ни «козла» не забьешь… Он и не думал после вахты спускаться на ботдек, как-то это само собой вышло, но он сошел и открыл дверь в коридор, где были каюты капитана, первого помощника и ее — Алисы. Все в коридоре подрагивало, поскрипывало, гудели кондиционеры. Он прошел по ковровой дорожке босиком — так и на вахте стоял, только в шортиках, и майке, — осторожно открыл дверь каюты врача, чтоб не скрипнула, и осторожно закрыл за собой. И сразу увидел Алису — на смятой простыне в ядовитом свете луны, бившем в иллюминатор. Он бесшумно подошел к ней и вздрогнул — она смотрела на него широко открытыми глазами. Без всякого страха, скорее с любопытством. Он подумал: «Закричит или нет?» Руки у нее были потными и горячими… Он уходил, ступая на кончики пальцев, и пошел к себе вниз не мимо каюты капитана, а снова вышел на открытую палубу, увидел слепое антрацитное море с желтизной лунного света, и ему захотелось завыть от тоски…

На следующую ночь он опять к ней пробрался, и она ему сказала:

«Ты не ходи часто. Вдруг увидят… — А потом спросила с интересом: — Ты меня любишь?»

И он ответил:

«А ты как думала!»

Они сумели скрыть свою связь от экипажа. Это редко кому удается, но им удалось. И только когда входили в залив Петра Великого, Алиса в столовой подошла к нему и сказала громко, чтоб все слышали:

«Во Владике можешь жить у меня. Есть отдельная комната».

Вот тогда-то все и вылупили глаза. Боцман раскалился от гнева, чуть не кинулся с кулаками, его усадили на место. Но позднее все же отыгрался: послал Чугуева на бак отбивать лед.