Читаем Миг власти московского князя полностью

— Экий я недотепа, про шапку‑то забыл! — про­бурчал он себе под нос и, быстро овладев собой, стрях­нул льдинки с головы Михаила, взъерошил его густые волосы и протянул ему свою войлочную шапку, кото­рую надевал под шелом, отправленный тут же в мешок с рыбой. — Поспешим! В дороге согреемся! — прикрик­нул Егор Тимофеевич на отрока, чтобы вывести того из какого‑то оцепенения и, главное, самому окончатель­но не поддаться жалости.

Они и вправду вскоре согрелись, даже вспотели от быстрой ходьбы. Переправа на другой берег Сити заня­ла немного времени, хоть путникам и пришлось обхо­дить видневшиеся на льду темные пятна, которые ка­зались воеводе опасными. Вскарабкавшись по откосу, они пошли дальше, туда, где вдали темнел лес. Идти стало тяжелее: колени у воеводы нещадно болели, тон­кая ледяная корочка под тяжестью людей с хрустом ломалась, их ноги проваливались в глубокий снег, а бе­лое поле, которое предстояло преодолеть, казалось бес­конечным.

Отойдя на почтительное расстояние от берега, они оглянулись, чтобы бросить последний взгляд на страшное место, где сложили свои головы тысячи рус­ских витязей.

Издали были видны яркие точки костров, а на том месте, где утром стояла дружина великого князя, вздымались высокие языки пламени, они достигали неба, окрашивая его в багряно–желтые тона. Оттуда до­носились непривычные русскому уху гулкие удары.

Слабые светлые точки двигались и вдоль берега Си­ти — это особо жадные до добычи, не дожидаясь утра, с факелами разыскивали среди мертвых тел то, чем бы можно поживиться. Никто из них, к счастью для бег­лецов, не решался далеко уходить от места стоянки и в темноте переправляться по льду через неведомую реку.

Путники прошли уже саженей пятьсот, когда уви­дели, как в стороне за кустами шевельнулось что‑то большое. Воевода потянулся к сапогу, где был спрятан нож — теперь единственное на двоих оружие, — но, приглядевшись, вздохнул облегченно: из‑за кустов вы­шел конь.

— Иди сюда, милок, — позвал его тихо воевода, и конь послушно приблизился к людям. — Надо ж, под седлом! — обрадованно проговорил Егор Тимофее­вич, повернувшись к спутнику, но тот, уставший без меры, лишь молча кивнул. — Ишь, какой молодец! Не захотел в полон к поганым идти, — приговаривал вое­вода, поглаживая коня по шее и беря повод. — Мы то, чай, свои, не обидим! Ты уж нам помоги, милок, — шептал он на ухо коню.

Осмотрев свою находку со всех сторон, воевода не заметил никаких ранений, но зато был несказанно рад, увидев притороченный к седлу заботливо сложенный меховой полог. Он оказался как нельзя кстати.

Хоть был Егор Тимофеевич силен и вынослив, но и он уже стал ощущать мороз, который становился все сильнее. Усталость начала одолевать и его, что уж говорить о Михаиле. Он, правда, вытянулся, ростом мог сравняться с иным зрелым мужчиной, да и силь­ная рука его крепко держала меч, но все‑таки был он еще безусым отроком и порой выглядел неуклюжим и неловким. А сегодня молодой князь выдержал и тя­желый бой, и купание в ледяной воде, а теперь едва пе­редвигал ноги.

Воевода быстро отвязал полог, а когда встряхнул его, на снег выкатился холщовый мешочек. В нем ока­зались сухари.

Целый мешок золота и самоцветных каменьев не вызвал бы сейчас столько радости, сколько принесли несколько горстей сухарей, припрятанных предусмот­рительным ратником. Воевода оживился, движения его стали точными и ловкими. Вытащив из‑за голени­ща нож, он отрезал от полога два угла, заставил Миха­ила разуться и обмотал холодные ноги кусками овчи­ны. Покончив с этим занятием, воевода помог отроку усесться на коня и, набросив ему на плечи полог, с не­скрываемым удовольствием запустил руку в мешок, достал два сухаря, протянул один князю.

Конь, все это время безучастно наблюдавший за действиями людей, неожиданно встрепенулся, изо­гнул шею, шумно втянул ноздрями воздух.

— Ох, голова моя дырявая! О надежде‑то нашей, о друге новом я и забыл, — заохал воевода, поднес второй сухарь к конской морде и замер, наблюдая за тем, как ос­торожно конь прикоснулся к его руке, взял теплыми влажными губами сухарь и стал жевать, не торопясь, будто перемалывал крепкими зубами целый каравай.

Оторвав взгляд от этого завораживающего действа, Егор Тимофеевич взгромоздился в седло. Михаил при­жался к металлу кольчуги, накинул на плечи воеводы край мехового полога. Слегка натянув поводья, воево­да негромко сказал «Ну!», и конь с двумя измученны­ми седоками осторожным шагом двинулся в путь.

Князь привалился к широкой спине воеводы и вскоре засопел, а Егор Тимофеевич, чтобы не уснуть, жевал свой сухарь, от которого, продлевая удовольст­вие, откусывал по крошке.

Звезды внимательно смотрели за неспешным дви­жением людей, которым удалось уйти от неминуемой смерти, но что ждало впереди этих двоих, наверное, даже они не смогли бы предсказать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Рюриковичи

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза