Миг власти московского князя

Рады встрече были и те и другие. Оказалось, что князя Михаила дружинники знают — видели, когда дружина, во главе которой он ехал рядом с Ратибором, проходила мимо того места, где стояли сотни ростов­ского князя.

Устроив поближе к костру княжича и его спутни­ка, Степан привязал рядом со своими лошадьми устав­шего коня гостей, а Добрыня развернул холстину и, смущаясь, протянул уставшим людям вкусно пахну­щее зажаренное мясо.

— Отведайте нашего угощения, сразу полегчает, по себе знаем! — проговорил он и облизал измазанные пальцы.

Воевода с благодарностью кивнул, а затем встал и, подойдя к коню, отвязал заветный мешок.

— У нас тоже есть для вас угощение, рыбу и вот хлебушка Бог послал, — сказал он и дал Степану и Добрыне по сухарю. Мог бы и не делать этого, ведь путь предстоял далекий, и неизвестно, удастся ли разжить­ся какой‑нибудь едой, но иначе поступить не мог, ви­дел, что и дружинники поделились последним.

Михаил, сомлев от еды и тепла, быстро уснул, а во­евода со Степаном и Добрыней еще некоторое время об­суждали, как будут действовать дальше: разойдутся ли утром в разные стороны или вместе направятся к Великому Новгороду, куда надеялся добраться вое­вода.

Егор Тимофеевич не мог и не хотел настаивать на том, чтобы дружинники шли вместе с ними, но они са­ми, не задумываясь, приняли такое решение.

— Князю молодому защита надобна, а у вас, как я вижу, и оружия никакого нет, — сказал рассудитель­ный Добрыня, — а нам теперь все рано, куда податься.

— Это ты верно приметил, ни меча, ни лука не уда­лось нам сохранить, хорошо хоть целы остались, и за то Бога благодарить должны, — с горечью проговорил Егор Тимофеевич и коротко поведал о том, что им с князем пришлось пережить за этот долгий день.

Степан и Добрыня слушали княжеского боярина, раскрыв рты, то и дело смахивая с глаз какие‑то сорин­ки. Когда тот замолчал, заговорил Степан.

— Нам‑то повезло, — кашлянув в кулак, глухо сказал он. — Едва Василько Константинович к велико­му князю подался, сотник, земляк наш, Федот — ему, вишь, рыба надоела — послал нас дичи на вечер нало­вить, вот и ушли мы еще до полудня. Впятером. А как в лес вступили, разбрелись в разные стороны. Шли–шли, ни птахи, ни зверя — никого! Словно вымерли все! Забрели в чащобу, заплутали. Выбрались только под вечер, уж в сумерках. Кони устали, шагом шли, да и мы притомились, к тому же добыча наша невели­ка оказалась. Окромя выговора от Федота и не дожда­лись бы ничего. А вон вишь, как все вышло‑то…

— У меня глаз острый, я издали еще заметил: на поле что‑то неладно, — заговорил Добрыня, сменив замолкшего соратника. — К опушке‑то выехали, а на том месте, где дружины стояли… темна земля от мерт­вых. А по телам… — Рассказчик замолчал и, глянув в сторону спящего Михаила, продолжил тихо: — Хо­дят кони, и поганые копьями добивают тех, кто еще шевелится… Мы постояли–постояли да и в лес назад подались, благо нас никто не заметил. Так и ушли.

— Может, скажешь, что мы могли бы в сечу ки­нуться, ведь при оружии были — да вот только сечи‑то никакой к тому времени не было, лишь головы бы са­ми сложили, — произнес с обидой Степан, ожидая ус­лышать попрек. Однако, увидев, что воевода кивнул и явно не осуждает их поступок, он договорил миролю­биво: — Мы без оружия никуда, даже за рыбой с ним ходили — мечом боевым лед у берега кололи, — а уж в лес‑то и подавно, там ведь не знаешь, кого встре­тишь.

— Это верно, — кивнул воевода, — но теперь нас четверо. Глядишь, продержимся, выйдем к своим.

Выговорившись и решив, что отправятся в путь рано утром, Егор Тимофеевич, Добрыня и Степан, подки­нув в костер побольше толстых сучьев, забылись тяже­лым сном.

Ночью воевода проснулся от непонятных звуков, он вгляделся в темноту и в отсветах угасающего огня за­метил молодого князя, который прислонился к лоша­диной шее, гладил коня по морде, шептал ему что‑то и тихонько всхлипывал. Егор Тимофеевич закрыл гла­за, он не хотел, чтобы князь увидел, что кто‑то стал свидетелем его слез, но запомнил их навсегда.

В черном московском небе спокойно мерцали звезды.

«Как тогда, — подумал опять воевода и вытер кра­ем рукава влагу, застилавшую глаза, вздохнул глубоко и отрицательно покачал головой, — нет, пожалуй, они светят здесь совсем не так — ярче, веселее. Может, и жизнь в Москве по–хорошему пойдет? Наладится все наконец. Дай‑то Бог!»

До рассвета уже было совсем недалеко. Он вернулся в дом, встал перед образами, помолился, глядя на суро­вый лик, и решил, что обязательно должен поставить свечи в храме, где давненько уже не был.

С опаской улегся Егор Тимофеевич на лавку, но лишь опустил голову на подушку, как провалился в черную бездну.

Утром, едва встало солнце, он поспешил к княжес­ким палатам и, обогнув их, направился к церкви.

6. Мал городок

Размеренная жизнь горожан, заполненная изо дня в день одними и теми же заботами, с приездом князя и его дружины сильно изменилась. Те немногие, кто по каким‑либо причинам не смог увидеть, как Михаил Ярославич въехал в свой город, с завистью внимали рассказам очевидцев такого знаменательного события.