Михаил Суслов

– Может быть, этот могильник связан с захоронением белогвардейцев, дезертиров. А возможно, и скорее всего – это репрессированные тридцать седьмого года. Но у нас никаких документов на этот счет нет, мы уже все пересмотрели.

Лигачев позвонил Суслову.

Суслов перебил его после первых же слов:

– Я в курсе дела, мне уже известно об этом от товарища Андропова. Вам позвонят из КГБ. Это не дело партийного комитета.

Председатель комитета Юрий Владимирович Андропов сказал Лигачеву:

– Мне известен ваш разговор с Михаилом Андреевичем. Этим происшествием занимаемся мы, и только мы.

И повторил фразу Суслова:

– Это не дело партийного комитета.

После того как Хрущева отправили на пенсию, Суслов взялся за чистку идеологических кадров.

– У нас очень слабый учет, контроль за идеологическими участками работы, – сетовал Михаил Андреевич. – Вот до сих пор бродит этот шантажист Снегов. А сколько мы об этом уже говорили?

Алексей Владимирович Снегов в тридцатые годы был крупным партийным работником – работал в аппарате ЦК компартии Украины, заведовал орготделом Закавказского крайкома партии, секретарил в Иркутском горкоме. Снегова арестовали в июле 1937 года, следствие затянулось, и худшее его миновало. Его дело передали в суд в момент ослабления репрессий. В январе 1939 года суд – невиданное дело! – признал его невиновным и освободил из-под стражи. Но через несколько дней его вновь арестовали по личному указанию наркома внутренних дел Берии. Он сидел до 1954 года.

Снегова помнил Хрущев – по Мариупольскому окружкому партии. Когда Алексея Владимировича выпустили, Никита Сергеевич сам с ним беседовал и был потрясен его рассказом о том, как действовала машина репрессий.

Снегов принял активное участие в реабилитации невинных жертв. Он продолжал заниматься этим и после ухода Хрущева, но настроения правящей верхушки переменились. Никто не хотел вспоминать о преступлениях. Об этом следовало забыть. Те, кто забывать не желал, вызывали раздражение.

Брежнев откликнулся на слова Суслова о Снегове:

– А на самом деле. Он не только ходит, он, говорят, принимается во всех отделах ЦК, в других министерствах. Ну почему этому не положить конец?

Суслов высказался и о главном редакторе литературно-художественного журнала «Новый мир» Александре Твардовском:

– Мне непонятно, почему, например, Твардовский, если мы его освободим, уйдет сейчас героем? Что это за концепция? Если нельзя его освобождать, давайте мы туда дадим настоящего партийного товарища в качестве заместителя.

Твардовский, автор «Теркина», был для всей страны горячо любимым и подлинно народным поэтом. Для партийных чиновников – идеологическим врагом, от которого, к сожалению, нельзя сразу избавиться. Но в феврале 1970 года Александра Трифоновича все-таки вынудили подать заявление об отставке.

На секретариате ЦК Суслов одобрил действия руководства Союза писателей и в своей манере попросил объяснить писателям, которые возмущались тем, что Твардовского заставили уйти:

– ЦК высоко ценит заслуги Твардовского в литературе. Именно поэтому ЦК тащит Твардовского из болота. Его уход из журнала спасает большого поэта…

Известный критик Игорь Александрович Дедков, узнав о переменах в «Новом мире», обреченно записал в дневнике:

«На душе скверно, как при встрече с неизбежным. Едет огромное колесо – верхнего края обода не видно – и давит. Для меня это вообще как катастрофа…»

Через месяц после ухода Хрущева, на ноябрьском Пленуме ЦК, окончательно решилась судьба его зятя. Алексея Аджубея сразу сняли с должности главного редактора газеты «Известия», а теперь еще и вывели из состава ЦК. Алексей Иванович был не просто зятем Хрущева. Талантливый журналист и самостоятельная фигура, он вызывал ненависть и раздражение партийного чиновничества.

Суслов, говоря на пленуме ЦК об Аджубее, назвал его «политически незрелым человеком»:

– Президиуму пришлось принимать меры, чтобы обезвредить развязную и безответственную болтовню этого гастролера. Президиум Центрального Комитета освободил Аджубея от работы редактора газеты «Известия».

В зале зааплодировали и закричали:

– Правильно!

Суслов был озабочен тем, как вернуть контроль над обществом после хрущевской оттепели и как погасить проснувшееся свободомыслие.

По складу мышления Суслов был, конечно же, сталинистом. Но он воспротивился в шестидесятые годы полной реабилитации Сталина, потому что это требовало отмены решений ХХ съезда партии, а Суслов считал, что партия никогда не должна показывать, что она ошибается.

Брежнев высказывался достаточно осторожно, выбирая срединную линию между точками зрения, которые он считал крайними. И тут Суслов был незаменим.