Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

за желаніе узнать ихъ нравы и примѣниться къ нимъ. Но если Ломоносова полюбили степенные люди, то еще больше привязались къ нему люди молодые, у которыхъ такъ-же кипѣла кровь какъ и у новаго товарища ихъ. Въ самомъ дѣлѣ, въ Нѣмцѣ надобно различать двухъ человѣкъ: молодаго и стараго. Первый, почти всегда, проводитъ свои годы въ самомъ живомъ весельѣ, поддается пылкимъ страстямъ , и не знаетъ границъ юношеской дѣятельности своей. Онъ влюбляется, сумасбродствуетъ отъ любви, и для одного слова добраго товарища готовъ стрѣляться , идти въ огонь и въ воду. Дружба , любовь , наслажденія — вотъ для чего живетъ молодой Нѣмецъ. Но проходятъ годы юности , настаетъ возрастъ мужества, степенства, и лобъ огненнаго Нѣмца покрывается морщинами, взглядъ, поступь его принимаютъ какую-то важность , и черезъ десять лѣтъ вы не узнаете прежняго человѣка. Онъ безстрастенъ : онъ хладнокровно глядитъ на свѣтъ, на летящія мимо его событія, и думаетъ только о мирномъ уголкѣ своемъ , не думая болѣе о страстяхъ. Изъ Донъ-Кихота молодости , онъ дѣлается Санчо-Пансою пожилыхъ лѣтъ. Бываетъ то-же во всѣхъ народахъ ; но ни у одного , кромѣ Нѣмцевъ, нѣтъ такого единообразія въ переходахъ жизни , такой рѣзкой перемѣны въ направленіи ума. Нѣмецъ бѣсится

19а

до двадцати пяти лѣтъ, и благоразумно проводитъ, всю остальную жизнь. Исключеній мало, да и въ тѣхъ всегда есть слѣдъ общаго направленія.

Однажды, двое добрыхъ пріятелей студентовъ пригласили Ломоносова къ себѣ на вечеръ. Онъ еще никогда не бывалъ на студенческихъ пирушкахъ и охотно пришелъ къ нимъ , вмѣстѣ съ Виноградовымъ.

Время было подъ осень, однакожь солнце еще хорошо согрѣвало благодатную землю Германіи, и даже вечера уподоблялись лѣтнимъ.

«Гдѣ Шпрингнадель и Клугеманнъ?» спросилъ Ломоносовъ у хозяйки, пришедши на квартиру своихъ пріятелей.

—Въ саду—отвѣчала старушка.

Рускіе пошли въ садъ, и увидѣли тамъ, на небольшомъ клочкѣ земли, усаженномъ деревьями , облѣпленномъ зеленью и усѣянномъ цвѣтами , множество молодыхъ людей, почти все пріятелей своихъ или знакомыхъ.

«А, Ломоносовъ, Виноградовъ!» закричало нѣсколько голосовъ.

— Добро пожаловать ! Васъ только и недоставало— сказали хозяева.

Ломоносовъ очутился среди самаго веселаго общества. Человѣкъ двадцать сидѣло вокругъ зеленаго крашенаго стола, уставленнаго бу-

тылками , стаканами , фруктами, буттербротомъ. Всѣ гости уже скинули кафтаны, не смотря на приближающійся вечеръ ; нѣкоторые изъ нихъ курили трубки, другіе наливали виномъ и опорожнивали стаканы; третьи сидѣли въ задумчивости, сложивъ руки; наконецъ иные мурлыкали про себя народныя пѣсни. Въ разговорѣ не было ничего общаго, связнаго ; всякой предлагалъ вопросы не думая объ отвѣтахъ, смѣялся, шутилъ и высказывалъ всѣ задушевныя мысли.

—Ну-ка, Русскіе братья, чару за братство!— вскричалъ Шпрингнадель и нацѣнилъ огромные стаканы.

Ломоносовъ не зналъ въ Россіи что значило вино ; въ Германіи онъ уже попривыкъ пить его за обѣдомъ , и даже полюбилъ это ; но скудные доходы его не позволяли ему ни малѣйшей роскоши. И вдругъ увидѣлъ онъ себя теперь въ обязанности осушить огромный стаканъ , потому что выпить за братство былъ обязанъ каждый. Чокнулись, выпили.

« Теперь за пріѣзжихъ изъ Россіи !» сказалъ кто-то изъ собесѣдниковъ. Снова засверкало вино, зашумѣли добрыя желанія, и стаканы были осушены.

— Пора вспомнить и Философію — сказалъ Клугеманнъ. — Мы еще ничего не пожелали великому нашему учителю, Христіану Вольфу.

2(И

«За Христіана Вольфа !» закричало нѣсколько голосовъ.

—Самыхъ искреннихъ желаній ему счастія!— прибавилъ Шпрингнадель. Онъ взялъ лучшаго вина, какое было на столѣ, разлилъ его всѣмъ въ стаканы, и сказалъ:

—Здоровье его Надобно пить стоя, господа!

Всѣ вскочили ; курившіе бросили свои трубки; благоговѣйно произнесены были слова:

— Здоровье учителя нашего Христіана Вольфа !

« Да здравствуетъ !» закричали всѣ, осушивъ стаканы.

Послѣ этого завязался разговоръ , живѣе и шумнѣе прежняго. Быстро перемѣнялись предметы: Философія шла за веселымъ анекдотомъ, Богословскій вопросъ слѣдовалъ за воспоминаніемъ о старинѣ ; пѣсня гремѣла въ промежуткахъ.

Ломоносовъ, хотя пришелъ позже другихъ, уже чувствовалъ, что голова у него начинаетъ кружиться. Когда снова предложенъ былъ тостъ, за жизнь и за смерть въ дружбѣ, онъ замѣтилъ своимъ товарищамъ, что они забываютъ мудрое правило : ничего съ излишкомъ

— Іn vіnо veritas!—отвѣчалъ Шпрингнадель. — Мы будемъ искреннѣе говорить , вотъ вся бѣда.

«Конечно, если только въ силахъ будемъ говорить что нибудь.

—Какой вздоръ ! вскричалъ хозяинъ,— Развѣ

ты ребенокъ ? И зачѣмъ-же пришелъ ты, если не хочешь дѣлить съ нами веселья ?

Надобно было согласиться.

Между тѣмъ Ломоносовъ уже худо пони

малъ , что съ нимъ дѣлается. Веселье пылало