Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

— Общее уваженіе было всегда наградой великихъ трудовъ.

« Но въ самомъ трудѣ, въ самомъ подвигѣ лучшая награда его. Не себялюбіе говоритъ Ч.L 43

m

это: нѣтъ , я вполнѣ чувствую, напримѣръ, лестное отличіе, которое сдѣлала мнѣ Петербургская Академія, пославши сюда васъ, молодые люди. Но никакая награда, никакое отличіе не могли быть цѣлію моей жизни. Вступая на трудное поприще учености, и особенно Философіи , вы должны знать , что васъ ожидаетъ, прежде всего, борьба съ самими собою и съ жизнію. Чувствуете-ли вы довольно мужества для такой борьбы ?

— Да ! — отвѣчали въ одинъ голосъ молодые люди.

« Это необходимо. Если какія нибудь постороннія причины увлекаютъ человѣка на ученое поприще, онъ лучше сдѣлаетъ, если обратится къ чему нибудь другому. Только душевная твердость и страсть къ самой наукѣ подкрѣпляютъ ученаго. Болѣе нѣтъ для него никакихъ обольщеній.

Ломоносовъ думалъ слышать въ этихъ словахъ свою собственную исторію. Онъ не смѣлъ проронить ни одного слова изъ сужденій Вольфа.

— Впрочемъ, не пугайтесь строгихъ предвѣщаній моихъ. Я хочу только, чтобы вы съ самаго начали знали, къ какому великому труду предназначило васъ отечество. Увѣренъ также, что Академія избрала достойныхъ изъ учениковъ своихъ. Небольшой разговоръ нашъ дока-

зываетъ , что я разсуждаю съ вами какъ старый вашъ другъ. Прошу и мнѣ плашишь такою-же искренностью.

Молодые путешественники не знали какъ благодарить Вольфа за егопривѣтливость. Они сказали нѣсколько вѣжливыхъ фразъ, и спросили , когда позволитъ онъ имъ посѣщать Университетъ.

— Чѣмъ скорѣе , тѣмъ лучше. Завтра , если можно , приходите въ мою аудиторію. Послѣ лекціи я представлю васъ другимъ Профессорамъ.

Такъ окончился этотъ разговоръ , достопамятный для Ломоносова Онъ былъ совершенно очарованъ Вольфомъ , хотя еще не услышалъ отъ него ничего необыкновеннаго. Но уже одна мысль , что онъ бесѣдовалъ съ такимъ знаменитымъ мужемъ , приводила его въ восторгъ.

— Ну ? что скажешь ты о Вольфѣ ? — спрашивалъ онъ у Виноградова, и сердился что тотъ не раздѣлялъ сильныхъ его впечатлѣній. Виноградовъ хотѣлъ сначала по

думать , посудит». Обыкновенныя изрѣченія мудрости для домашняго обихода !

На лекціи Вольфа нашли они многочисленное собраніе слушателей. Тутъ были молодые люди изъ всѣхъ странъ Германіи, изъ Нидерландовъ, даже изъ Англіи и Франціи. Съ благоговѣйнымъ

4 3*

вниманіемъ слушали они своего Профессора ; самые опытные требовали у него иногда поясненій , доказательствъ , и онъ съ удивительнымъ присутствіемъ ума удовлетворялъ каждаго. Ломоносовъ почелъ себя перенесеннымъ въ Академію Платона, или, еще больше, въ какой-то очарованный міръ. Онъ съ невыразимымъ счастіемъ слушалъ слова Профессора и глядѣлъ на все окружающее его. Это собраніе цвѣтущихъ юношей , пришедшихъ изъ разныхъ странъ учиться мудрости, казалось ему такимъ величественнымъ зрѣлищемъ, которое находилъ онъ выше всего , что когда нибудь видѣлъ и воображалъ.

Вольфъ не забылъ своего слова. Послѣ лекціи, онъ отыскалъ пріѣзжихъ изъ Россіи, повелъ ихъ въ Университетскіе Кабинеты , представилъ многимъ изъ своихъ товарищей-Профессоровъ, и просилъ почитать Ломоносова и Виноградова людьми, особенно ему порученными. Рекомендація такого значительнаго человѣка открыла имъ входъ всюду. Они стали свободно посѣщать Университетъ , Профессоровъ, и скоро сблизились съ многими изъ своихъ соучениковъ.

Ломоносовъ увидѣлъ необходимость выучиться Нѣмецкому языку. Латинскій былъ достаточенъ для слушанія лекцій и даже для разговоровъ съ Профессорами и соучениками. Но и

аши не всѣ говорили свободно на языкѣ Римлянъ; да, сверхъ того, при одномъ Латинскомъ, часто надобно было оставаться нѣмымъ съ туземцами ; а это скучно и неудобно.

Съ обыкновенною силою рѣшимости своей, Ломоносовъ началъ учиться Нѣмецкому языку, изъ книгъ и изъ обращенія. Знакомые студенты изъясняли ему Грамматику, исправляли произношеніе его, и говорили съ нимъ, часто для того только , чтобы говорить. Виноградовъ участвовалъ въ этомъ ученьѣ, можетъ быть не съ такимъ усердіемъ какъ товарищъ его , однакожь съ успѣхомъ. Прошло три, четыре мѣсяца и Ломоносовъ уже довольно свободно говорилъ по-Нѣмецки. Это еще больше придала ему охоты ; онъ сталъ чаще видаться съ своими соучениками , иногда проводилъ съ ними цѣлые дни, и незамѣтно привыкалъ къ Нѣмецкой жизни.

Славная была эта жизнь ! мирная , опрятная, безъ затѣйливыхъ страстей , и со всѣми прикрасами спокойствія и тишины. Ломоносовъ отдыхалъ отъ умственныхъ трудовъ своихъ въ кругу добрыхъ горожанъ , судилъ съ ними о хозяйствѣ, разсказывалъ имъ чудеса о своемъ отечествѣ , и часто удивлялъ своими разсказами. Его полюбили старики и старушки за веселый характеръ, за острый умъ , которымъ оживлялъ онъ ихъ разговоры, а нсего больше