Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

въ головѣ, его ; онъ пѣлъ со своими товарищами Нѣмецкія пѣсни, шумѣлъ и веселился не хуже другихъ ; но все это начинало принимать какой-то дикій видъ. Напрасно Виноградовъ, лучше сохранившій себя , нѣсколько разъ говорилъ ему на ухо, что пора имъ воротиться домой; Ломоносовъ не хотѣлъ слушать его, и наконецъ, когда еще разъ услышалъ совѣтъ своего товарища, закричалъ во все горло по-Русски :

«Убирайся ты отъ меня, плакса !» И прибавилъ по-Нѣмецки: «Господа! избавьте меня отъ этого человѣка: онъ хочетъ вырвать меня отъ васъ.

Грозныя слова посыпались на Виноградова со всѣхъ сторонъ. Нѣкоторые даже замахнулись трубками, и огорченный Виноградовъ принужденъ былъ умолкнуть. Выбравъ удобную минуту, онъ рѣшился уйдти одинъ и воспользовался для этого темнотою ночи , оставивши Ломоносова полуусыпленнаго. ...

203

На другой день, солнце было уже высоко, а Ломоносовъ только что проснулся. Онъ не помнилъ, какъ окончилъ вчерашній день и гдѣ былъ теперь. Чувствуя жестокую боль въ головѣ , онъ всталъ , оглядѣлся , и увидѣлъ, что находится въ квартирѣ пріятелей, у которыхъ пировалъ вчера. Онъ не могъ привести себѣ на память , какимъ образомъ возвратился въ комнату, какъ дошелъ до канапе, на которомъ проспалъ ночь, и куда дѣвались всѣ окружавшіе его. Непріятное , язвительное чувство стукнуло въ его душу, когда онъ сообразилъ все это.

«Забыться до такой степени ! уподобиться безсмысленному животному, или, нѣтъ, хуже : безумцу, человѣку, самовольно отказавшемуся отъ разсудка !» Въ это время онъ былъ готовъ обвинять себя Какъ преступника.

Въ другой комнатѣ закашлялъ кто-то , и вскорѣ показался оттуда Шпрингнадель.

Съ негодованіемъ глядѣлъ на него Ломоносовъ, но тотъ , не замѣчая этого , дошелъ до канапе, бухнулъ на него, и зѣвая сказалъ :

«Заспались, братъ, мы!... Ну, куда ты, Михайло?

Отвѣта не было.

Шпрингнадель взглянулъ на Ломоносова, и замѣтивши въ лицѣ его негодованіе, спросилъ:

« Да что ты хмуришься ? Голова болитъ ? пройдетъ !

— Но не пройдетъ Досада моя на васъ, развратниковъ!— вскричалъ Ломоносовъ.—Вы засставили меня безумствовать и забыть все!

Шпрингнадель уставилъ на него глаза и потомъ расхохотался.

«Да ты еще спишь, Мйхайло ! ты еще и теперь не понимаешь себя!

— Нѣтъ , я понимаю , что вчера уподобился

вамъ. Но впередъ не будетъ этого: я буду бѣгать отъ васъ, какъ отъ язвы.

«Да что ты это, братецъ! съ чего вздумалъ бранить насъ? что сдѣлали мы такого ужаснаго?

—Вы буйствовали, пили, и забыли все. .

«Такѣ что-же ? Для того-то и пьютъ; что бы забыть житейскія горести.

— Нѣтъ , онѣ еще сильнѣе грызутъ теперь мое сердце. Вы успѣли забыть только разсудокъ.

« А на что тебѣ этотъ воркунъ разсудокъ, когда ты хочешь повеселиться ? Вотъ онъ опять съ тобой : люби да жалуй , наслаждайся имъ вдоволь.

— Напротивъ, я теперь не могу думать ни о чемъ, кромѣ своего проступка.

«Пройдетъ, братецъ, только займись дѣломъ. —Но куда я гожусь съ этою головною болью,

съ лихорадкой во всемъ тѣлѣ ?

« Ну , давно-бы сказалъ ! Значитъ: надо винить еще. Постой, у меня осталась еще бутылка славнаго вина.

Ломоносовъ схватилъ . свою шляпу и, хотѣлъ бѣжать вонъ. Шпрингнадель успѣлъ поймать его за руку и сказалъ :

— Михайло ! я жалѣю , что заставилъ тебя сердиться. Но, повѣрь, ты самъ увидишь какъ это несправедливо. Ни я , ни ты , ни кто не виноватъ ни въ чемъ. Выпей стаканъ вина и головная боль твоя пройдетъ. Повѣрь-же мнѣ хоть въ этомъ.

—Но я не могу теперь думать о винѣ. Пусти меня, Шпрингнадель.

«Нѣтъ, ты долженъ выпить со мной.

Видъ безобразнаго Шпрингнаделя еще больше отвращалъ Ломоносова отъ мысли о новомъ пьянствѣ. Онъ вырвался отъ него и ушелъ.

Возвращаясь домой, онъ еще вспомнилъ, что вчера обидѣлъ Виноградова, и это растерзало его новымъ мученіемъ. Онъ не нашелъ Виноградова дома : тотъ былъ на лекціи. Ломоносовъ бросился на стулъ и въ самомъ грустномъ расположеніи рѣшился дождаться его.

«Такъ вотъ зачѣмъ пріѣхалъ я въ ученую Германію ! » подумалъ онъ. «Вотъ какъ идутъ мои часы, опредѣленные на ученье ! Вотъ какъ я оправдываю довѣренность Академіи! Нѣтъ , я

недостоинъ благодѣяній моего отечества , которое вывело меня, рожденнаго быть мужикомъ, въ самый благородный санъ , въ разрядъ людей просвѣщенныхъ. Но сдѣланный одинъ разъ проступокъ надобно поправить. Помирюсь съ Виноградовымъ, выпрошу у него прощенія, и строгимъ наблюденіемъ за самимъ собой постараюсь уничтожить минутную забывчивость.»

Такъ внутренно упрекалъ себя Ломоносовъ за этотъ первый шагъ къ нравственному паденію. Онъ былъ крѣпокъ въ правилахъ самой строгой душевной чистоты, и потому-то ему было тяжело увидѣть первое пятно на своей чистой, свѣтлой душѣ.

« Другъ Виноградовъ ! прости меня !» вскричалъ онъ , увидѣвши своего товарища. «Я обидѣлъ тебя! Но еще больше виноватъ я передъ неумолимымъ разсудкомъ , который потерялъ на вчерашнемъ буйномъ вечерѣ.»

Виноградовъ обнялъ его и съ чувствомъ сказалъ; .

«Любезный Михайло ! забудемъ этотъ .проклятый вечеръ! Ты самъ видишь, какъ неприлично велъ ты себя; этого довольно.