Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

— Несомнѣнно есть, какъ тому быть надлежитъ, что блаженство не искореняется ниже огнемъ, мученіями, ниже страданіемъ каковымъ либо. Но Фаларидовъ быкъ , примѣръ и тема первые, не согласуются съ послѣдующими, или, яснѣе, тема и приступъ не совмѣстны съ заключеніемъ, поелику ввергнутый въ мѣдянаго Фаларидова быка мгновенно испускалъ духъ, исжаривался и превращался въ нѣчто такое натуральное, которое ни силъ душевныхъ, ниже добродѣтелей имѣть не могло. А страданіе единое не есть еще добродѣтель. Nemo de miserâ vitâ gloriari potest.

« Adsuesce et dicere verum et audire! » (¹) съ жаромъ воскликнулъ диспутантъ. « Не объ умершвломъ человѣкѣ, но о живомъ представ-

ляемъ себѣ. Таковый сочувствуетъ блаженству въ Фаларидовомъ быкѣ, примѣрѣ, издавна приводимомъ знаменитѣйшими писателями Древности.

— Въ историческихъ сказаніяхъ находимъ извѣстіе о семъ безчеловѣчномъ мучителѣ — сказалъ оспоривающій. — Но ораторы Древности не приводили въ примѣръ сего пагубнаго тиранства.

«Ораторы Древности приводили его не разъ въ примѣръ, » возразилъ диспутантъ.

— Сіе невозможно есть — сказалъ оспоривающій. — Примѣръ историческій не всегда есть доказательство философическое.

« Мы не встрѣчали сего примѣра, » прибавили двое другихъ.

— Можетъ быть онъ и встрѣчается, но не въ великихъ наставникахъ Древности.

« Напротивъ ! » рѣзко сказалъ диспутантъ. и Нужно-ли доказательство вамъ ?

— Несомнѣнно необходимо , ибо какъ иначе оцѣнимъ примѣръ ? — отвѣчали нѣсколько голосовъ.

« Мы теперь въ области не Краснорѣчія, а Философіи,» сказалъ диспутантъ. «Fac ut principiis consentiant exitus (²).

— Подражаніе законъ всѣхъ наукъ и художествъ — возразилъ длиннолицый. — Подражаніе авторамъ, въ расположеніи и изобрѣтеніи мыслей, едва-ли не больше нужно, нежели самыя лучшія правила.

« Умолкните-же и не осуждайте сами себя! » возгласилъ диспутантъ, «Не хочу присвоивать себѣ чужаго. Homo justus nihil cuiquam, quod in se transferat , detrahit (³). Всѣ распространенныя мною въ видѣ хріи доказательства, находятся буквально въ Тускуланскихъ ЗапросахъЦицерона, въ книгѣ 5-й.

Общее одобреніе слѣдовало за этимъ неожиданнымъ доказательствомъ. Споръ еще продолжился было о томъ, для чего защищавшій перевелъ свои доказательства изъ Цицерона ; но такое подражаніесчиталось истиннымъ совершенствомъ ( самъ Ломоносовъ послѣ дѣлывалъ это), и противники диспутанта вскорѣ умолкли, внутренно пристыженные тѣмъ, что не знали автора, надъ которымъ корпѣли столько лѣтъ. — Да, тогда изучали авторовъ Латинскихъ, какъ послѣ изучали у насъ Французскихъ стихотворцевъ, и совершенствомъ образованности почиталось знать наизусть всѣхъ ораторовъ, какъ послѣ у пасъ знали Французскихъ стихотворцевъ великаго вѣка. Привычка къ заимствованіямъ господствовала тогда для Латинцевъ, какъ послѣ для Французовъ.

. Ломоносовъ не спорилъ на этомъ диспутѣ ; не спорилъ и на другихъ, потому что здравый умъ его былъ не доволенъ такимъ философствованіемъ, гдѣ все дѣло заключалось въ словахъ. За то онъ прилежно посѣщалъ лекціи преподавателей Философіи , и, къ удивленію своему, также не былъ доволенъ ими. И тамъ Философія походила на то, что слышалъ онъ во время диспута. Онъ хотѣлъ прилежнѣе заняться Математикой и Физикой, но ихъ не преподавали въ Кіевской Академіи. Послѣ этого, удостовѣрившись, что поѣздка его въ Кіевъ была неудачною попыткою, онъ ходилъ на лекціи только для вида , и большую часть времени посвящалъ "чтенію книгъ церковныхъ , Греческихъ и Латинскихъ. Особенное вниманіе его обратили на себя Русскія лѣтописи, которыхъ нашелъ онъ въ Кіевской библіотекѣ много списковъ. Пылкая голова его всегда искала познаній, истины, но по временамъ-была занята однимъ каіАімъ нибудь предметомъ : теперь пришла очередь Русской Исторіи, которая уже и въ Москвѣ приковала его къ себѣ на нѣсколько времени.

Это естественно привело его къ изслѣдованію мѣстностей Кіева, гдѣ совершались главныя событія нашей старой Исторіи. Бродя по берегу Днѣпра, онъ вспоминалъ , онъ воображалъ то время , когда Великій Владиміръ торжественно принялъ Христіанскую вѣру и въ благодатныхъ струяхъ Днѣпра омылъ Рускихъ отъ язычества. Онъ представлялъ себѣ свирѣпаго Святополка , мужественнаго Ярослава, и долгую распрю Князей, раздѣлившую наконецъ Русь. И вотъ, померкла жизнь старой Руси! невѣдомые пришлецы овладѣли обширными землями ея, истребили жителей; Русь оставалась въ немногихъ уцѣлѣвшихъ. Прошли столѣтія, и древнее величіе Кіева исчезло. Русь цвѣтетъ повою жизнію, но уже не на берегахъ Днѣпра сердце ея: оно подлѣ смиренныхъ водъ Москвы, оно у величавыхъ береговъ Невскихъ. Сколько событій совершилось для такого измѣненія Россіи! И Ломоносовъ тщательно старался вникнуть въ Исторію своего отечества. Но бѣдность источниковъ ея и пылкость собственнаго характера мѣшали ему. Критика Русской Исторіи еще не зараждалась тогда, а его умъ не былъ предназначенъ создать ее.