Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

— Оно такъ, но я сужу еще и вотъ какъ : если-бы онъ безъ отцовскаго благословенія пустился на поклоненіе угодникамъ Московскимъ; не хорошо что пошелъ безъ воли родительской , но благо что идетъ на доброе дѣло. Вѣдь и уйдтй для науки, не то что на худое дѣло уйдти. Да и намъ-ли судить о томъ, что уже сдѣлано? Латъ долгъ помочь ему. Не въ худомъ дѣлѣ застаю его , и готовъ пособить добрымъ совѣтомъ. Знаешь-ли что ? Мнѣ еще сдается, что я видалъ его когда-то. Поразговорюсь-ко я съ нимъ.

« Чудодѣй ты, Петръ Калистратовичъ !» сказалъ Пименъ Никитичъ, улыбаясь и качая головою. » Охота тебѣ заниматься этимъ пустозвономъ ! Доканчивай-ко лучше свою кружку.

Михайло возвратился , и Петръ Калпстратовичъ обратилъ къ нему рѣчь.

— Слышу , братъ , я, что ты пріѣзжій изъ Архангельска; тамъ я не бывалъ, но мнѣ сдается , что я видѣлъ тебя гдѣ-то. Въ первый разъ въ Москвѣ ?

Ломоносовъ смутился нѣсколько отъ этой рѣчи. Ему пришло въ голову : не опять-ли хотятъ подозрѣвать его въ чемъ нибудь ? не опять-ли хотятъ видѣть въ немъ самозванца? Онъ вспомнилъ о нападеніи Пимена Никитича, и, вооружившись всѣмъ своимъ мужествомъ, сказалъ голосомъ твердымъ :

—Въ Москвѣ я въ первый разъ ; вашей милости не видывалъ никогда; но васъ знаю по лицу, потому что лицо ваше не закрываетъ вашей доброй души. Всѣ добрые люди не только мнѣ знакомы, но и съ родни : на нихъ-то я и надѣюсь, за нихъ-то и буду прежде всѣхъ молиться Богу.

« Не много-же , Михайло, найдется у тебя родныхъ ! — перебилъ его Пименъ Никитичъ, который любилъ щегольнуть словцомъ.

.—По крайности я съ родни ему !—возразилъ Петръ Калистратовичъ. — Ты , Михайло, сказалъ то , что я думалъ ; только сказалъ ты покрасивѣе нежели мерещилось это въ моей башкѣ. Ты сказалъ -правду, и я , какъ родню, беру тебя къ себѣ. . . . коли позволитъ Пименъ Никитичъ. -

— Сбылась пословица !—примолвилъ тотъ съ коварною улыбкою:—«Ѳома въ Москву пришелъ, да скоро и родню нашелъ ! » Онъ былъ восхищенъ своею новою остротою. Однакожъ, дивитесь странности противорѣчій въ человѣкѣ !.. . Ему было досадно, что Петръ Калистратовичъ такъ великодушно, и такъ скоро, слѣдственно два раза великодушно , вызвался дать пріютъ Михайлѣ. Онъ не понималъ этого поступка, однако въ сердцѣ его было какое-то не зрячее чувство, что это дѣло доброе, слѣдственно похвальное , а всякія похвалы желалъ-бы онъ привлекать на самого себя. Онъ понялъ также, какъ не умѣстно было при этомъ бѣдное его остроуміе, и принявъ на себя важную осанку, протяжно сказалъ :

«Петръ Калистратовичъ! Мѣшать доброму намѣренью не буду. Только вспомни, что ты самъ человѣкъ, такъ сказать, подчиненный: живешь въ барскомъ домѣ , и хоть на почётѣ, и хоть у добраго господина , однакожъ все-таки не въ своемъ углу. Бѣдъ и я подумывалъ, какъ-бы помочь Михайлѣ, потому что , право, жаль малаго: пропадетъ за даромъ; ну, да что я могу сдѣлать ? Вѣдь и я занимаюсь , хоть-бы коммерціею, то-же но чужой милости, чужимъ добромъ, и самъ гляжу въ глаза другимъ. Радъ-бы въ рай , да грѣхи не пускаютъ , какъ говоритъ. ...

— Я въ дѣлѣ , я и въ отвѣтѣ, Пименъ Никитичъ ! — перервалъ его гость. — Что тутъ толковать ! Конечно, я не на банкетъ приглашаю Михайлу: дамъ ему уголъ да кусокъ хлѣба; вотъ все что могу сдѣлать. А вѣдь ты говоришь, что и этого не можешь. Да оно такъ и есть: ты человѣкъ пріѣзжій. . . .

« Ну, самъ ты знаешь ! — прибавилъ одобрительнымъ голосомъ Пименъ Никитичъ!—Я отъ добраго дѣла не прочь, да. . . .

—Стало быть, коли Михайлѣ въ угоду, такъ я и милости прошу его къ себѣ! — сказалъ Петръ Калистратовичъ.—Покуда, братъ, поживешь въ нашей дворнѣ, а тамъ подумаемъ.

Глубокимъ поклономъ отблагодарилъ Михайло за добрый вызовъ Петра Калистратовича. Онъ не зналъ что такое значила дворня Русскаго барина! По крайней мѣрѣ онъ могъ быть увѣренъ, что существованіе его обезпечено на сколько нибудь времени. Въ несвязныхъ словахъ выразилъ онъ признательность свою за благодѣяніе , о которомъ не имѣлъ ни какого понятія. Бѣдный мальчикъ! Подобно щепкѣ среди бунтующихъ волнъ, онъ былъ среди океана людскихъ страстей и отношеній. Выносясь изъ глубины падающей волны другою волною , которая возносится для того только, чтобы пасть подобно своей предшественницѣ, онъ

думалъ , что ему лучше на этой обманчивой выси. Но таковы-то наши стремленія ! Онъ летѣлъ къ міру свѣта, и уносясь въ міръ слугъ, считалъ , долженъ былъсчитать это благодѣяніемъ.

Между тѣмъ разговоръ собесѣдниковъ оживился, и чудеса мудрости лились изъ устъ Пимена Никитича!

— Право — говорилъ онъ — надо помогать бѣднымъ! И душѣ-то отрадно, и Богу угодно, да и людямъ-то не худо ! Нашъ-то братъ самъ испыталъ все: бывалъ и на конѣ и подъ конемъ. Все Богъ, батюшка, Петръ Калистратовичъ ! Онъ питаетъ и птицы небесныя !

«Что и говорить объ этомъ, Пименъ Никитичъ! Правда, правда. »