Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

Искреннимъ покровителемъ Ломоносова былъ также Графъ Михаилъ Ларіоновичъ Воронцовъ, вельможа съ образованнымъ умомъ, и большой любитель Искуствъ. Онъ собиралъ у себя произведенія Живописи, Скульптуры , любилъ читать, сближался съ учеными людьми, и особенно отличалъ Ломоносова, котораго умъ и познанія какъ звѣзда блистали тогда, па разсвѣтѣ Русскаго просвѣщенія. Обремененный дѣлами по своей должности Вице-Канцлера, Воронцовъ не могъ удѣлять много времени на бесѣды съ нашимъ поэтомъ , и хотя довольно часто видался съ нимъ , но почти всегда мимоходомъ. Ломоносовъ однакожъ чувствовалъ, что этотъ человѣкъ любитъ его и желаетъ ему добра безкорыстно : довольно для души, умѣющей понимать такія ощущенія !

Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ и Ломоносовъ былъ назначенъ Профессоромъ Химіи и Физики.

Въ это время, однажды, явился къ нему молодой Шуваловъ. Онъ пришелъ запросто, какъ товарищъ въ прекрасномъ направленіи къ добру, котораго корень всегда скрывается въ просвѣщеніи. Посреди разговоровъ о землѣ и небѣ , о горныхъ работахъ и Поэзіи , Иванъ Ивановичъ сказалъ своему ученому пріятелю, что черезъ нѣсколько дней у Петра Ивановича будетъ большой балъ, гдѣ Ломоносовъ можетъ увидѣть все знатное Петербургское общест-

во, и всѣхъ чѣмъ нибудь замѣчательныхъ людей. «Я совѣтовалъ дядѣ пригласить и ученую братію,» прибавилъ Шуваловъ, «а въ этомъ числѣ вы первый.»

«Благодарю; но не буду-ли я тамъ лишнимъ?» отвѣчалъ Ломоносовъ.

— О , нѣтъ ! Ученые и писатели придаютъ оригинальный блескъ всякому празднику. Дядя мой согласился съ этимъ и поручилъ мнѣ пригласить васъ и нѣкоторыхъ другихъ.

— Выбирать не изъ чего!—улыбаясь сказалъ Ломоносовъ. — Наша братья всѣ на перечетъ. И подлинно явятся оригиналы!

« Тѣмъ лучше! Говорю вамъ : это придаетъ какое-то пріятное разнообразіе празднеству. При Французскомъ Дворѣ давно понимаютъ, что на большомъ балѣ ученые такъ-же необходимы какъ и танцовщики. Да, потому что на всякомъ балѣ разговариваютъ еще больше нежели танцуютъ. Съ кѣмъ-же пріятнѣе бесѣда какъ не съ человѣкомъ отличнымъ своими познаніями ?

Ломоносовъ не зналъ обычаевъ большаго свѣта, а Шуваловъ можетъ быть нарочно старался представить ему съ блестящей стороны выставку ученыхъ посреди блистательнаго общества. Станется, что благородный юноша и самъ не подозрѣвалъ, какую жалкую роль играли

на праздникахъ Людовика ХІV и Регента Мольеръ, Расинъ, Буало! Faire dire au roi quelques belles paroles (доставить Королю случай сказать острое словцо): вотъ зачѣмъ звали ихъ постоять у дверей бальной залы и отвѣсить нѣсколько поклоновъ раззолоченнымъ знатнымъ господамъ. Но ни самъ Буало, ни Расинъ, никто не понималъ тогда истиннаго значенія ученыхъ и литтераторовъ посреди этого чуждаго для нихъ міра. Удивительно-ли, что прямодушный Ломоносовъ съ благодарностью согласился на приглашеніе Шувалова ?

Въ назначенный день, въ тотъ часъ , когда обыкновенно онъ шелъ спать, надобно было одѣваться и ѣхать на балъ! Поэтъ самъ смѣялся этому, однакожъ надѣлъ свой парадный кафтанъ , прицѣпилъ шпагу, расправилъ дорогія маншеты , и не хуже другихъ явился въ великолѣпныхъ залахъ своего покровителя и милостивца , Графа Петра Ивановича Шувалова. Встрѣтившись съ нимъ, хозяинъ радушно протянулъ къ нему руку; но толпа новыхъ гостей скоро развела ихъ.

Въ какомъ странномъ положеніи увидѣлъ себя Ломоносовъ ! Сначала, яркое освѣщеніе , блескъ золота, брилліантовъ, сіявшихъ въ нарядахъ дамъ и мужчинъ, богатство, разсыпанное въ украшеніяхъ комнатъ, веселый говоръ, движеніе , музыка , ослѣпили и оглушили чуждаго

пришельца. Но онъ точно былъ чуждымъ посреди незнакомой ему толпы ; онъ увидѣлъ себя затеряннымъ , исчезнувшимъ въ приливахъ и отливахъ этихъ людей, которые по видимому всѣ знали другъ друга , и встрѣчаясь начинали тотчасъ разговоры, вовсе непонятные для него. Онъ еще въ первый разъ слышалъ языкъ паркетныхъ жителей , видѣлъ ихъ обращеніе и полный разгулъ того, что называютъ большимъ свѣтомъ. Какое-то тяжелое чувство зашевелилось въ груди его, когда онъ замѣтилъ, что на него не только не обращаютъ вниманія, но даже не видятъ его и какъ будто не хотятъ видѣть. Это было не самолюбіе, а естественное для всякаго человѣка сознаніе , что онъ не на своемъ мѣстѣ. Не медвѣжья дикость, а высокая гордость заговорила въ его душѣ, особенно когда онъ больше прислушался къ разговорамъ многихъ гостей и разглядѣлъ многія лица. Какіе разговори! какія лица!... И всѣ эти люди такъ гордо расхаживали, такъ великолѣпно разсуждали о дневныхъ новостяхъ, такъ хвастливо показывали свое невѣжество въ разговорахъ о погодѣ ! Но , между тѣмъ , они были на своемъ мѣстѣ, свои другъ другу, и то, что казалось для Ломоносова самымъ труднымъ испытаніемъ , для нихъ было самымъ обыкновеннымъ, легкимъ , пріятнымъ занятіемъ. Онъ не зналъ, какъ показать, что поэтъ Ломоно-