Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

—Безъ этого не льзя, любезнѣйшій Михайло Васильевичъ !

Шуваловъ началъ развивать ему многіе другіе свои планы, потому что въ сердцѣ его точно пламенѣло истинное желаніе водворить въ своемъ отечествѣ Науки и Художества. Потому-то и любилъ онъ говорить съ Ломоносовымъ объ этихъ предметахъ. Душа поэта, постигая всѣ прекрасныя намѣренія благороднаго вельможи, озаряла ихъ новыми идеями.

Ломоносовъ оставилъ Шувалова совершенно утѣшенный и довольный имъ, потому что былъ доволенъ самъ собой. Онъ уже не думалъ объ отставкѣ.

Глава XIV.

1755-й годъ достопамятенъ для Исторіи просвѣщенія въ Россіи : онъ видѣлъ открытіе Московскаго Университета. Это первое у насъ высшее учебное заведеніе осталось долговѣчнымъ памятникомъ Шувалова, который такъ заботился о немъ, такъ хорошо умѣлъ отклонить всѣ препятствія, какія встрѣчались ему при исполненіи великой его мысли, и воздвигъ Университетъ на широкомъ, прочномъ основаніи. Онъ понялъ , что въ сердцѣ Россіи дол-

женъ существовать храмъ наукъ; онъ постигъ важность и необходимость его, но въ подробностяхъ внутренняго порядка былъ многимъ обязанъ совѣтамъ Ломоносова, котораго имя сдѣлалось также нераздѣльно съ Московскимъ Университетомъ.

Когда уставъ этого Университета былъ утвержденъ, къ Шувалову больше нежели когда нибудь стало являться желающихъ найдти мѣста при новомъ заведеніи. Мало надобности

было имъ, способны-ли они къ этому, и какое дадутъ имъ мѣсто: ученое или приказное, потому что въ то время еще не понимали значенія Университетовъ. Ломоносовъ игралъ важную роль у Шувалова. И къ нему стала являться толпа , такъ что смиренная передняя Профессора часто была похожа на переднюю вельможи. Сначала это занимало и даже веселило его; но вскорѣ безстыдство и невѣжество просителей стало ему нестерпимо ; онъ просто гонялъ ихъ отъ себя. У Шувалова пріемъ былъ вѣжливѣе , но успѣха не больше , потому что онъ искалъ не того, что видѣлъ въ этой толпѣ , и проницательный умъ его, при помощи свѣдѣній Ломоносова , останавливался только на избранныхъ. Въ числѣ этихъ были Поповскій и Барсовъ , любимцы и ученики Ломоносова. Поповскій занялъ каѳедру Философіи , и первый началъ преподавать свой предметъ на Русскомъ языкѣ; Барсовъ былъ сдѣланъ Адъюнктомъ Краснорѣчія. Къ Университету опредѣлился также , только не Профессоромъ , М. М. Херасковъ , который пописывалъ стихи и уже грозилъ поэмами , драмами, и томами высокопарной прозы. Ломоносовъ съ грустью проводилъ Поповскаго , благословляя его на важный подвигъ: возвеличить Науку въ новомъ Университетѣ. Онъ не предчувствовалъ , что разставался съ нимъ навсегда.

Вскорѣ опечалила его гораздо глубже смерть товарища и добраго пріятеля, Крашенинникова. Этотъ почтенный ученый былъ Профессоромъ Ботаники при Академіи, и всегда держалъ сторону Ломоносова , который лишился въ немъ такимъ образомъ послѣдняго доброжелателя изъ своихъ сочленовъ. При концѣ жизни его , Ломоносовъ приходилъ къ нему всякій день; онъ не могъ избавить друга отъ неизбѣжной судьбы , и старался по крайней мѣрѣ усладить послѣдніе часы его. Крашенинниковъ печаталъ въ это время свое Описаніе земли Камчатки и желалъ самъ докончить чтеніе корректуры. Ломоносовъ торопилъ наборщиковъ , самъ бѣгалъ въ типографію , и какъ будто способствовалъ умирающему исполнить его желаніе : Крашенинниковъ подписалъ послѣдній листъ своей книги, и въ тотъ-же день закрылъ глаза навѣки ! Странная игра жребія! Смерть какъ будто въ самомъ дѣлѣ ожидала , чтобы авторъ Описанія Камчатки прожилъ нѣсколько лишнихъ дней для своей книги.

Такія потери падали на сердце Ломоносова, уже охлажденное опытомъ, и смерть любящаго человѣка имѣла для него тяжелую значительность !

Но лѣта и опытъ, похищая много розъ въ жизни человѣка, придаютъ въ то-же время новую силу его мужеству и терпѣнію. Потери

Научаютъ его прямѣе смотрѣть на жизнь , и какъ-бы оковываютъ твердою бронею его сердце. Ломоносовъ тяжело вздохнулъ о своемъ товарищѣ ; но тѣмъ сильнѣе вооружался онъ противъ испытаній судьбы, чѣмъ больше видѣлъ себя одинокимъ.

Умъ и дарованія его были въ полной зрѣлости. Вскорѣ онъ доказалъ это самымъ блестящимъ образомъ , когда съ такимъ разительнымъ краснорѣчіемъ произнесъ , въ торжественномъ собраніи Академіи , свое Похвальное Слово Петру Великому, этотъ образецъ ораторскаго искуства. Тутъ многія мѣста напоминаютъ и для насъ Цицерона. Сколько полноты, силы и какого-то высокаго великолѣпія въ послѣдней половинѣ этого Слова ! Если Ломоносовъ показалъ себя гдѣ нибудь поэтомъ въ своихъ сочиненіяхъ , то конечно тамъ , гдѣ говоритъ онъ: « Часто размышлялъ я , каковъ Тотъ, который всесильнымъ мановеніемъ управляетъ небо, землю и море; дхнетъ духъ Его, и потекутъ воды ; прикоснется горамъ, и воздымятся. Но мыслямъ человѣческимъ предѣлъ предписанъ : Божества постигнуть не могутъ ! Обыкновенно представляютъ Его въ человѣческомъ видѣ. И такъ, ежели человѣка, Богу подобнаго по нашему понятію найдти. надобно, кромѣ Петра Великаго не обрѣтаю.»