Mille regrets (ЛП)

Сопрано Гомбера изливает сияющий свет на сердце нотного стана, несомое голосом Гаратафаса. Оно пронзает насквозь этих мужчину и женщину, и они уже не господин и служанка, не император и его подданная, но Адам и Ева. Они совершают то, на чем для него навеки поставил запрет подлый человеческий каприз. Зная, как сплел, сжал, сдавил их друг с другом ослепительный столп его голоса, он чувствует себя богом отмщения, жезлом Аарона, фараоновым бичом. Кастрат вершит свою месть. Его горло управляет движением императорских чресл. Его голос призывает к участию в этом действе каждого из предков императора, несущих из глубины веков свое аристократическое семя. И они приходят – Филипп Красивый и Хуана Безумная, Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский, Максимилиан Габсбургский, Мария Бургундская, Карл Смелый, Филипп Добрый и Изабелла Португальская, Иоанн Бесстрашный и Маргарита Голландская, Филипп Отважный и Маргарита Мальская, Иоанн Добрый и все пращуры Висконти вплоть до Мазовия, все Капетинги до Людовика Святого, а также те, что состоят с ними в двоюродном родстве, со всеми их пороками и слабостью духа, – они жадно устремляются в этот альков, чтобы осеменить юное и свежее чрево Барбары Бломберг. И через нее, возможно, будет снято проклятие с этой породы, удушаемой бесчисленными союзами, которые противны природе, но поощряемы продажной церковью.

Гомбер и Гаратафас подходят к фермате Туманного острова. Млечная вереница императорских предков наполняет лоно Барбары – похищенной, лишенной девственности и незамедлительно оплодотворенной.

ЭПИЛОГ

Старик и одиннадцатилетний мальчик не боятся жгучего солнца, терзающего холмы Эстремадуры. Один подставляет ему свои ноги, покрытые гнойными бляшками; голову другого, с длинными золотыми волосами, оно окружает сияющим венцом. Лицо ребенка покрыто загаром, лоб его так же высок, как и у старика. Он кладет свой маленький арбалет на стол, где в изобилии выставлено угощение: окорок, вареная грудинка с приправой, жареные сардины, клубника, вишни, тутовые ягоды, мармелад, а также объемистый кувшин с пивом. В нем уже плавает большая муха.

– Хочешь вишен, малыш?

Ребенок жестом отказывается. Он не сводит голубых глаз с пораженных болезнью ног старика.

– На кого ты охотился?

– На кролика.

– На кролика, Ваша Светлость, – поправляет его Луис Кихада, седовласый полковник на службе у императора.

– Оставьте, друг мой. Это совершенно не важно. И ты убил его, этого кролика?

– Нет… Ваша Светлость. Он ускользнул. Я не стал стрелять в другой раз. Он заслужил свою жизнь, раз я промахнулся.

– Это хорошо, дитя мое. Ты честен сердцем.

– Как и его отец, – заявляет верный Кихада.

Ребенок усаживается рядом с полковником. Карл улыбается. Взяв горсть вишен, император задумывается о том, как не похож этот мальчик на его внука, инфанта дона Карлоса. Угрюмому и скрытному тринадцатилетнему отпрыску Филиппа II ничто не доставляет большего удовольствия, чем ловить зайцев и сжигать их заживо или сдирать с них шкуру, с живых. Проклятое семя. Впрочем, его отец отнюдь не жесток, только несколько слишком уравновешен, слишком осторожен, на его вкус. Но ему предстоит унаследовать суверенную власть, и он будет нуждаться в помощниках с благородной и мужественной душой – таких, каким обещает вырасти малыш Иероним.

– Тебе уже сказали, что скоро ты отправишься в Вальядолид, чтобы завершить свое образование, дорогой мой…

Старик на мгновение заколебался. Он предпочел бы назвать мальчика своим сыном, но этого делать нельзя.

– …дорогое мое дитя?

– Да, Ваша Светлость. Но лучше бы не слишком скоро! Мне нравится здесь… и потом, мне хочется быть с вами.

Иероним направляется к террасе монастыря Юста. Пристроенная к стене церкви отцов иеронимитов, она нависает над водоемом и фруктовым садом. Немного дальше начинаются густые кустарники, леса и горы, которые почти пропадают в мутновато-пыльном свете – таком как на полотнах любимого императором Тициана. Высоко в беловатой лазури кричит одинокий сарыч. Ребенок поднимает голову и смотрит на парящую птицу.

– Светлость, а это правда, что турки охотятся с сарычами?

– С ястребами, иногда с орлами, насколько мне известно. О сарычах я не слышал…

– Они, наверное, прекрасные охотники, если так…

– Безусловно, они почитаются таковыми. Но ты должен знать, что у них не наша вера. Я воевал с ними всю жизнь.

– Как король Филипп?

– Да, и если ему поможет Бог, он это продолжит.

Он чувствует признаки начинающейся мигрени в затылке своей седой головы.

– Кихада, помогите мне вернуться в мою комнату. Я должен продиктовать вам нечто важное.

Император, удалившийся от мировых дел три года тому назад – после своего торжественного отречения, ошеломившего все европейские дворы, – жестом подзывает к себе Иеронима. Мальчик приближается. Карл гладит его по волосам и по щеке, целует в лоб. Иероним ничего не имеет против. Он очень привязан к старику, который часто вызывает его к себе. Отец мальчика охотно идет навстречу этому желанию. Император опускает свою искалеченную подагрой руку. Мальчик забирает свой арбалет и убегает.