Миллион завтра. На последнем берегу. Космический врач

— В основном это подростки, — объяснила она. — Среди них я чувствую себя старухой. Видимо, они так надоели родителям, что те отправили их работать. — Она помолчала. — То же самое сейчас и в университете. Запись сейчас больше, чем два месяца назад.

— Вот не думал, что это так подействует, — заметил Дуайт.

— Дома скучно, — сказала девушка. — А там всегда можно встретить кого-нибудь из знакомых.

Дуайт предложил ей еще коньяку, она отказалась, и они перешли в обеденный зал.

— Ты слышал а машине Джона Осборна? — спросила Мойра. Он рассмеялся.

— О ней трудно не слышать. Он показал мне ее и, наверное, показывает каждому, кому не лень пойти и посмотреть. Роскошная машина.

— Он просто помешался, — заявила девушка. — Когда-нибудь он убьется.

Дуайт отпил бульона.

— Ну и что? Лишь бы не убился перед походом. Видимо, это доставляет ему удовольствие.

— Когда вы выходите? — спросила она.

— Думаю, через неделю.

— Это будет очень опасно? Несколько секунд было тихо.

— Не думаю, — сказал наконец Дуайт. — С чего ты взяла?

— Вчера я говорила по телефону с Мэри. Она была чем-то расстроена. Кажется, Питер что-то сказал ей.

— О нашем рейсе?

— Не совсем, — возразила она. — Во всяком случае, я думаю, что нет. Скорее, что-то о своем завещании.

— Завещание никогда не помешает, — заявил он. — Каждый должен написать завещание, то есть каждый женатый человек.

Подали мясо.

— Скажи, это опасно? — снова спросила девушка. Он покачал головой.

— Это довольно долгий поход. Продлится он почти два месяца, из них около месяца — под водой. Но он не более опасен, чем, другие операции в северных морях. — Он помолчал и принялся ей объяснять. — Всегда трудно двигаться и искать дорогу там, где был ядерный взрыв, особенно под водой. Никогда не знаешь, на что наскочишь. Морское дно сильно изменилось: можно, например, налететь на затонувший корабль. И все же я не сказал бы, что это опасно.

— Вернись, пожалуйста, Дуайт, — тихо попросила она. Он улыбнулся.

— Конечно, мы вернемся, ведь у нас такой приказ. Адмирал хочет получить свою подводную лодку обратно.

Она прыснула.

Ты невозможен! Как только я становлюсь сентиментальной, ты… ты прокалываешь мою сентиментальность, как воздушный шарик.

— Наверное, потому, что я не сентиментален, — ответил он. — По крайней мере, так говорит Шарон.

— Правда?

— Да. Иногда это даже злит ее.

— Ничего странного, — заметила она. — Я ей сочувствую.

После обеда они вышли из ресторана и отправились в Национальную Галерею, где в одном из залов открылась выставка религиозной живописи. Картины были написаны маслом, в основном, в современном стиле. Они долго ходили среди этих сорока полотен, девушка с интересом, а капитан — искренне потрясенный. Ни один из них ничего не говорил о зеленых «Распятиях» и розовых «Воскресениях», и только пять или шесть полотен, отражавших религиозный взгляд на последнюю войну, так их потрясли, что они начали спорить, остановившись перед картиной, получившей первую премию — Христос на фоне бомбардировки крупного города.

— Думаю, в этом что-то есть, — сказала Мойра. — Впервые я согласна с мнением жюри.

Дуайт сказал:

— У меня мурашки бегают, когда я на это смортрю.

— Что тебе здесь не нравится? Он вгляделся в картину.

— Все. Для меня это попросту неправдоподобно. Ни один нормальный пилот не летал бы так среди термоядерных взрывов. Он бы тут же сгорел.

Девушка заметила:

— Зато очень хороши композиция и палитра.

— Может быть, — сказал он, — но правды в этом нет.

— В каком смысле?

— Если вот это здание «Рэйдио Корпорейшн», то выходит, что автор поместил Бруклинский Мост со стороны Нью-Джерси, а Эмпайр Стейт Билдинг — в самой середине Сентрал-Парка.

Она заглянула в каталог.

— Здесь не написано, что это Нью-Йорк.

— Что бы это ни было, оно неверно, — повторил он. — Ни один город не мог так выглядеть. — Он задумался. — Слишком драматично. — Отвернувшись, он с отвращением осмотрелся. — Вообще, мне все это не нравится.

— Ты смотришь на это с точки зрения религии? — спросила она.

Ее смешил его протест — раньше она думала, что раз он так часто ходит в церковь, значит, живопись такого рода ему понравится.

Он взял ее за руку и сказал:

— Я не религиозен. Это моя вина, а не художников. Они видели все не так, как я. Они вышли из зала.

— Тебя интересует живопись? — спросила Мойра. — Или же раздражает?

— Вовсе нет, — ответил он. — Я люблю, когда картины приятны, разноцветны и написаны не для того, чтобы учить человека. Был такой художник Ренуар, правда?

— Да. И здесь есть несколько его картин. Хочешь их увидеть? Они перешли в зал французского искусства и остановились перед пейзажем: река, затененная деревьями улица, белые дома и магазины — картина была очень французской и многоцветной.

— Вот такие картины я люблю, — сказал он, — и могу смотреть на них часами.

Довольно долго они расхаживали по Галерее, разглядывая картины и разговаривая. Потом Мойра сказала, что должна возвращаться: мать плохо себя чувствовала и просила ее вернуться домой до ужина. Дуайт поехал с ней на трамвае на вокзал.

В толпе у входа она повернулась к нему.