Миллионер для фотографа

Руслан обещает, и складка между Карининых бровей мгновенно разглаживается. Иногда они понимают друг друга без слов, по старой привычке – вот как сейчас, когда он без лишних просьб угадывает, где и как нужно поиграть в «родителя», и Карина тоже осознает, что так лучше, прежде всего, для Феди.

– Только, Руслан, прошу тебя, без крайностей.

– Если под «крайностями» ты подразумеваешь приглашение этого Рыбникова на пиццу после бассейна, то боюсь тебя огорчить, – хмыкает Руслан.

– Пф! Вот делать тебе нечего. Но спасибо, правда.

На прощание Карина целует его в щеку, и даже такой, не совсем дружеский жест, сейчас ощущается очень необходимым. И правда – делать нечего. Вечер только начался, а из планов Руслана ждет огромная пустая квартира с эхом вместо нормальных звуков и серия какого-нибудь дурацкого сериала, который он точно никогда не сможет посмотреть целиком. Поэтому чуть позже он приезжает, уже на такси, в клуб. Чисто для снятия напряжения, старательно убеждает он себя. Потому что страшнее всего признать, что снятый там мальчик, имя которого на следующий день он едва ли вспомнит, нужен на самом деле лишь затем, чтобы вкус утреннего кофе, выпитого вдвоём, не казался таким горьким.

Глава 4. Рабочие моменты

С личным пространством в квартире быстро приходится попрощаться – бабушка теперь повсюду. Жан тут же забывает, что ему уже почти двадцать четыре, мгновенно переносясь в свои годы началки, когда на летние каникулы родители непременно отсылали его в аул на все лето, и они с бабушкой и старшим братом Нориком ходили весь день по жаре, обязательно в панамках, собирать цветочки – желтые от желчного пузыря и сиреневые от желудка. Уже тогда, пока Норайр увлеченно пересчитывал все собранное и делал пометки в блокноте, Жану просто хотелось все фотографировать, но первый настоящий фотоаппарат появился у него намного позже, в старшей школе. А сейчас осень, за окном пасмурно, но из заварочного чайника так же, как в детстве, пахнуло сухим шалфеем. И все же, несмотря на оживление, резкий контраст с обычной пустотой в квартире непривычно давит на все органы чувств.

– Джано, ай-ай! Ты совсем не любишь бабушку Ачик, разве не учила она тебя с детства делать все сразу? Разве не призывала к порядку? Джано, Джано!

И это она всего лишь увидела в раковине немытую кружку из-под кофе. Ладно, две кружки. Сколько ее еще ждет сюрпризов, Жан и думать не хочет – он не пылесосил с прошлой недели, а о порядке внутри холодильника и говорить нечего. Причитая и цокая, бабушка Ачик со скоростью света распаковывает свои баулы, жалуясь при этом на усталость и боль в спине:

– Совсем старая я стала, глаза не видят, руки не держат! Вот она, старость пришла! Так и помру, невесты твоей не увидав!

– Бабуля, давай не будем!

– Я бы за тебя Софу выдала, помнишь Софу? Да только мать девушку хвалит – беги, сосед хвалит – бери. Ай, это что такое, Джано? Сыр пропал!

– Он не пропал, нани, это благородная плесень, голубая.

При слове «голубая» бабушка Ачик смотрит с подозрением, словно Жан лично повлиял на сыр и тот поголубел. Даже как-то не по себе становится, и потому он предлагает:

– Ты тут пока складывай все, а я чайник поставлю, хорошо?

Холодильник продолжает забиваться изысками под бабушкины причитания, и Жан успевает по-быстрому помыться и переодеться в домашние вещи, затолкав костюм в стиралку. Скинуть фотки на комп он успеет и потом: Коля спрашивать про них сегодня точно не будет, понимает, что Жан не в состоянии. Видел же, как он вчера заливался. Или не видел? Или это позже было? Ну, в любом случае пока не звонит, значит, можно расслабиться.

– Идем, Джано, перекусим, – зовет бабушка Ачик, когда Жан уже выходит из ванной.

Смотрит на стол, заставленный, как вчера на свадьбе, и понимает, что за месяц его разнесет на этих харчах как призового барана дяди Геворка. Придется отстаивать с боем свое нежелание иметь пухлые щеки и бока, но сегодня, после всех этих стрессов, можно немного дать себе волю и взять хачапури с цветастого блюда, которое тоже приехало с бабушкой Ачик. А потом заесть сладкими рулетиками с ореховой начинкой. А потом долмой, к которой он и не собирался прикасаться, но рука сама потянулась, на радость бабуле.

– Кушай, Джано, кушай, – говорит она, улыбаясь всем своим морщинистым загорелым лицом. – А то вон какой худой стал, надо тебе тоже желудок проверить. Давай со мной пойдешь завтра лампочку глотать? Все тебе там просветят, все увидят!

Жан отнекивается, как может, пока бабушку Ачик не отвлекает телефонный звонок с малой родины, и тогда он может спокойно доесть долму и заняться размещением бабулиных вещей. Квартира-студия у него не то чтобы большая, но мебели в ней мало, поэтому это удается сделать без захламления пространства – часть вещей убирается в ящики под кроватью, часть в шкаф, а чемоданы закатываются за кадку с пальмой Геннадием. На нее Жан смотрит так, словно это она вчера вместе с ним ездила домой к синему пиджаку. Словно она видела, как он там развлекался, а теперь паскудно молчит.