Милое дитя

Снаружи все тихо, только птицы щебечут в рассветных сумерках. Я стою на верхней ступени, с кочергой в руке. Взгляд скользит по палисаднику. Калитка заперта, и нет никаких признаков, что недавно кто-либо ступал на наш участок. И кроме роз, у нас нет других кустарников или деревьев настолько толстых, чтобы можно было укрыться за ними. Небольшой участок хорошо просматривается даже в сумерках, и ничто не тревожит рассветной тишины. Все как я и предполагал: Ханне просто приснился плохой сон.

Маттиас

Не понимаю, что такое нашло на Карин. Все началось еще за завтраком. Ханна ела лишь хлеб с маслом, как и вчера за ужином, – ну и что? Да, Карин думала, что порадует Ханну, когда принесла с кухни банку шоколадной пасты и поставила на стол.

– Насколько я знаю, все дети любят шоколадную пасту, – сказала она и подмигнула Ханне.

Но Ханна изучила состав и отодвинула банку.

– Избыточное употребление сахара и сахаросодержащих продуктов может вызывать следующие симптомы: усталость, апатия, тревожные состояния, проблемы с желудком и кишечником, нервозность, нарушения сна и концентрации, а также порча зубов. Точка.

Карин вымученно улыбнулась, после чего забрала банку, ушла на кухню и поставила в шкаф, к шоколадным батончикам, пакетикам мармеладных мишек и кексам, закупленным, когда стало ясно, что Ханна проведет у нас несколько дней. Я понимаю ее разочарование. Она хотела как лучше. Но разве нельзя было ограничиться тем, чтобы убрать обратно банку?

Нет, теперь Карин всхлипывает, и это хорошо слышно даже в столовой. Я упираюсь ладонями в стол, чтобы встать и проследовать за ней на кухню. Но передумываю. Ханна сидит напротив и смотрит на меня. На тарелке перед ней уже лежит ломтик хлеба. Она так и не прикоснулась к нему с того момента, как Карин ретировалась на кухню.

– Только масло? – спрашиваю я.

Ханна кивает.

Я наклоняюсь через стол и пододвигаю к себе тарелку, чтобы намазать хлеб маслом.

– Спасибо, – произносит Ханна очень учтиво, когда я возвращаю ей тарелку.

– Приступай. А я посмотрю, где там бабушка пропадает.

* * *

– Неужели нельзя просто вместе позавтракать?

Я пытаюсь говорить шепотом, чтобы не услышала Ханна, но даже так в голосе проступает резкость, которая удивляет не только Карин, но и меня самого.

– Я так не могу, Маттиас.

Она указывает куда-то вверх, на включенные светильники. По комнате разливается непривычный в такое время холодный белый свет. По всем комнатам, если быть точным, поскольку ставни, как и вчера, опущены по всему дому.

– Карин, их вполовину меньше, чем вчера.

Я имею в виду журналистов, которые бестолково топчутся перед домом. Утром, в половине седьмого, когда я забирал газету из ящика, никого еще не было, и я решил, что все так и останется. Первая машина появилась в начале девятого.

– Конечно. – Карин саркастически смеется. – У них ведь уже есть фото с прошлой ночи.

– Не начинай, пожалуйста. Никого здесь прошлой ночью не было. Ханне приснился плохой сон. И ты сама видела сегодняшнюю газету. Никаких фотографий, только…

Я запинаюсь, как только до меня доходит. Но у меня нет желания обсуждать, насколько оправданна статья «Баварского вестника», в которой обличается текущая работа полиции.

– Послушай, Карин. Мне тоже все это непросто дается. Но сейчас главное – выяснить, кто этот человек и что он сделал с нашей дочерью. – У меня пересыхает в горле. – И где он ее спрятал.

– Для тебя это имеет значение? – В глазах Карин еще поблескивает влага, и вместе с тем что-то чуждое, суровое появилось в ее выражении.

– Естественно. А ты как думала?

– Ты даже не поинтересовался у Марка, виделся ли он с Гердом.

– Я узнал бы это от Герда.

Карин всплескивает руками.

– Ты даже этого не замечаешь!

– Давай потише, – произношу я шепотом и поглядываю через открытый проем на Ханну.

Та смотрит прямо перед собой и размеренно покусывает хлеб с маслом. По счастью, она сидит боком к нам, так что в поле ее зрения попадает только камин в столовой.

– Чего я не замечаю? – Снова перевожу взгляд на Карин.

– Герд больше не заговаривает с тобой без крайней необходимости. И эта статья в сегодняшней газете дает ему повод.

– Герд со мной не заговаривает? Да ну? Значит, у меня, видимо, что-то неладно с памятью. Или мне приснилось, что он позвонил мне в ту же ночь, когда эта фрау Грасс угодила в больницу?

– Он позвонил нам, Маттиас. И наверняка пожалел об этом. Он не хотел, чтобы мы приезжали в больницу. Это ты решил ехать.

– Нет, мы решили! – Я недоуменно трясу головой. – И почему мы вообще затронули Герда? Я спросил, почему ты устроила истерику из-за шоколадной пасты.

У Карин дрожит подбородок.

– Потому что ты утверждаешь, будто Лена имеет для тебя значение. Но это не так. Теперь для тебя имеет значение только Ханна.

Я не верю своим ушам. Не понимаю, как она смеет говорить такое. Моя Лена, моя жизнь… Меня сдерживает только мысль, что передо мной Карин, женщина, с которой я провел в браке почти сорок лет. Герду, Гизнеру или Марку Суттхоффу я бы давно вцепился в горло.