Милое дитя

– Ханна – единственное, что у нас осталось, – произношу я вместо этого и торопливо добавляю: – И Йонатан, – чтобы не дать ей очередной повод прицепиться.

Однако Карин, похоже, не намерена оставлять это просто так.

– Откуда тебе знать? – выкрикивает она.

Я снова шиплю:

– Тсс! – и оглядываюсь на Ханну. Но Карин не собирается сбавлять тон.

– Никто так и не нашел тело Лены! Что, если…

– Карин. Мы знаем, что она мертва, – прерываю я жену, убедившись, что Ханна спокойно сидит за столом и жует свой бутерброд.

– Но откуда нам знать? Когда Герд позвонил нам две недели назад, мы не сомневались, что Лена еще жива!

– Карин, прошу тебя…

– И ты ничего не делаешь, чтобы помочь!

– Что?

– Ты бы давно спросил Ханну о ней!

– Я не психолог, Карин. Невозможно угадать, что за этим последует, если…

– Разве не ты говорил, что эти так называемые специалисты ничего не знают? И в то же время ты считаешь себя достаточно подкованным, чтобы забрать ее домой, – заявляет она.

– Карин, хватит. – Я подхожу к ней и беру за плечи. – Обещаю, позже я позвоню Марку. И Герду. А сейчас мы сядем за стол и все вместе позавтракаем, хорошо?

Карин раскрывает рот, но ничего не произносит и лишь слабо кивает. Беру ее за руку и веду за собой в столовую. Однако Ханны за столом уже нет.

– Где она?

– Наверное, в туалете, – предполагает Карин, но я уже сейчас понимаю, что это не так.

– Ханна! – Бегу в прихожую.

– Посмотрю наверху, – говорит Карин и уже взбегает по ступеням.

В гостевом туалете, что в дальнем конце прихожей, никого. Мне достаточно лишь мимолетного взгляда, чтобы убедиться в этом. Нет, время посещения уборной еще не наступило, и Ханна не отправилась бы куда-то, не спросив разрешения. Должно быть, она испугалась, когда заметила, что мы с Карин ссоримся. Я сразу вспоминаю Лену: та тоже терпеть не могла, когда мы ругались. В таких случаях она пряталась, чаще всего в большом шкафу в прихожей. И сидела там, подтянув колени, и ждала, пока мы наконец не найдем ее. Как будто хотела своим исчезновением отвлечь нас от наших ссор. Из-за предметов быта, которые в то время доставались нам с большим трудом, или о моей практике, еще не вполне успешной, или о воспитании, из-за позабытого белья на стирку и еще сотни других мелочей, которые порой разрастаются до немыслимых масштабов…

Я осторожно приближаюсь к старому шкафу под лестницей, где Карин хранит верхнюю одежду по сезону. Воспоминания…

Ах, вот ты где!

Ты волновался за меня, папа?

Еще как!

Это хорошо…

Собираюсь отворить дверцу, но в этот момент Карин кричит со второго этажа:

– Она в комнате!

Сердце мгновенно унимается, и губы растягиваются в улыбке. Я чувствую облегчение и разочарование одновременно. Пожалуй, мне хотелось бы отыскать Ханну в шкафу.

Ты волновался за меня, дедушка?

Еще как, милая…

– Маттиас, не поднимешься? – зовет Карин.

Я уже поставил ногу на первую ступень, но краем глаза ловлю движение за матовым стеклом входной двери. Не раздумываю ни секунды. Подскакиваю к двери и распахиваю. Какая-то женщина поставила у порога оклеенную скотчем коробку.

– Герр Бек… здравствуйте, – произносит она, сбитая с толку не меньше моего, и делает шаг назад.

В ту же секунду оживает небольшое сборище перед нашим палисадником. Фотокамеры щелкают, как клавиши печатной машинки; вопросы летят в меня автоматными очередями.

– Как дела у девочки, герр Бек?

– Что с мальчиком, герр Бек?

– Герр Бек, есть новости о судьбе вашей дочери?

– Это правда, что полиция ничем вам не помогает?

Мой взгляд мечется от серой коробки у меня под ногами к женщине, что неуверенно пятится по лестнице, и орущей толпе перед палисадником.

– Сколько времени проведет у вас Ханна, герр Бек?

– Герр Бек! Герр Бек!

В этот момент меня словно прорывает, и я вкладываю в голос все свое отчаяние.

– Убирайтесь отсюда, скоты, или я вызову полицию и подам на всех в суд за преследование!

Пинаю по тяжелой коробке на придверном коврике, отшвыриваю вслед женщине, которая уже преодолела последнюю ступень и продолжает отступление по брусчатой дорожке. Я ее узнаю. Узнаю по рыжим волосам и голубому плащу. Была здесь накануне, когда я возвращался с Ханой из реабилитационного центра.

– Оставьте нас в покое! – выкрикиваю я, после чего скрываюсь в доме и с силой захлопываю дверь.

– Я уже знаю, что мы увидим завтра на первой полосе.

Мрачный голос Карин доносится с верхней ступени. Бессильно поворачиваю голову.

– Прости.

Карин закатывает глаза.

– Ты всегда это говоришь… Кстати, Ханна закрылась в комнате. Может, ты попробуешь?

– Закрылась?

– Да, закрылась. Сама.

Ясмин