Милые бездельники

Это былъ плотный блокурый здоровякъ, лтъ тридцати съ небольшимъ, съ крупной головой, напоминавшей своими густыми волосами голову льва, съ ясными изсиня-голубыми пазами, съ добродушнымъ и нсколько лнивымъ выраженіемъ лица, обросшаго вьющейся, мягкой бородой. Напомнивъ гостямъ о зеленыхъ столахъ, для прекращенія надовшаго своею безплодностью спора, онъ медленно поднялся съ мста и подошелъ къ своей молоденькой родственниц, задумчиво сидвшей на ступеняхъ террасы и смотрвшей какъ-то безцльно передъ собою не то на куртину съ цвтами, не то дальше, въ темнвшуюся передъ нею глубину густого сада. Высокая, стройная брюнетка съ тонкими чертами продолговатаго лица, одтая вся въ черное, она казалась блою, какъ самый чистый мраморъ; только всмотрвшись попристальне въ это матовое, блдное лицо, можно было замтить легкій румянецъ, уже начинавшій съ нкоторыхъ поръ играть на ея щекахъ.

— А ты, Оля, какіе бы вердикты выносила обвиняемымъ, если бы ты была въ числ присяжныхъ засдателей? — съ ласковой шутливостью спросилъ онъ ее, дотрогиваясь до ея плеча.

Она вздрогнула, очнулась, подняла на него мягкіе темно-срые глаза, но, кажется, не сообразила сразу, о чемъ онъ ее спрашиваетъ. Онъ тмъ же тономъ шутки повторилъ свой вопросъ. Она опять вздрогнула и слегка нахмурила тонкія брови.

— Зачмъ ты спрашиваешь?.. Я никогда никого не стала бы судить, — отвтила она тихо.

— Ну, а если бы пришлось, обязали бы? — продолжалъ онъ шутить, повидимому, не замтивъ выраженія ея лица. — Вотъ вы вс, юницы, о правахъ женщины толкуете. Ну, вотъ и дали бы вамъ право судить…

Она опять подняла на него глаза, но уже съ кроткимъ упрекомъ.

— Разв я толкую о какихъ-нибудь правахъ?

— Но все же, — возразилъ онъ и, почти съ недоумніемъ глядя на нее, уже замчая ея волненіе, прибавилъ:- ты же не изъ отсталыхъ, кажется, не стоишь за безправіе женщины… Ну, и представь, что теб пришлось бы судить…

— Никого и никогда я не стала бы судить, — еще тверже повторила она и прибавила дрогнувшимъ голосомъ, указывая глазами на гостей:- И зачмъ они толкуютъ объ этомъ? Счастливые, сытые, самодовольные… толкуютъ, нужно ли сослать, засадить въ тюрьму кого-то… можетъ-быть, несчастную, изстра…

У нея захватило голосъ, на глазахъ сверкнули крупныя слезы.

— Пережили бы все, перестрадали бы…

Она, дрожащая, точно вдругъ охваченная холодомъ, поднялась съ мста и, не глядя ни на кого изъ насъ, пошла безцльно впередъ.

— Голубка, что ты? — уже совсмъ встревоженно, мягко сказать Обручевъ, пробуя ее остановить.

— Я… я… пройдусь, — отвтила она, не поворачивая головы и глотая слезы.

Не то встревоженно, не то сконфуженно хозяинъ воротился къ столу на свое мсто, сбоку, у самовара, за которымъ, стоя, хлопотала Марья Ивановна. Это была старушка невысокаго роста съ полнымъ розовымъ лицомъ, съ свтлоголубыми, нсколько выцвтшими добрыми глазами, въ блоснжномъ тюлевомъ чепц, съ широкою блою рюшью, изъ-подъ которой виднлись блые, какъ снгъ, гладко причесанные волосы. Старушка укоризненно покачала головой подсвшему къ ней баловню-племяннику.

— Опять, врно, за больное мсто задлъ, — прошептала она съ упрекомъ. — Ужъ ты вчно такъ!

Онъ, оправдываясь, передалъ ей свой разговоръ съ молодой двушкой.

— Ну, да, такъ и есть, такъ и есть! Нашелъ кого въ судьи звать, нашелъ кого въ этотъ вопросъ впутывать! Привыкли вы въ Петербург у себя изъ пустого въ порожнее переливать, языки чесать…

Она обратилась ко мн и такъ же тихо, видимо, не желая, чтобы ее слышали другіе, сказала мн:

— И полугода не прошло съ тхъ поръ, какъ вс люди обвинили, опозорили, забросали грязью человка, а она не только вынесла ему оправдательный приговоръ, а отдала ему и сердце, и душу, всю жизнь свою чуть не разбила… А онъ, нашъ-то тюфякъ, нашъ-то Михаилъ Петровичъ, съ шуточками по этому вопросу къ ней подъзжаетъ… Нечего сказать, хорошъ!

Она махнула рукой въ сторону племянника.

— Мухи не обидитъ, а насчетъ чуткости, тонкости чутья — вотъ ни столечко ничего у него и въ завод нтъ! — пояснила она.

Михаилъ Петровичъ уловилъ слова тетки и добродушно засмялся:

— Тетя меня совсмъ за деревяжку считаетъ…

— Не за деревяжку, а за медвдя, воображающаго, что и онъ способенъ шутить и нжничать, — отвтила старушка. — Вотъ ужо не даромъ Мишкой окрестили…

Ея за минуту до этого привтливо улыбавшееся лицо приняло озабоченное выраженіе:

— Ты поди къ ней, разговори ее, — сказала она Обручеву.

— Да вы же сами медвдемъ меня называете, какъ же я могу, — отвтилъ онъ.

— Ахъ, иди ужъ, — нетерпливо сказала старушка. — Самъ знаешь, что ты одинъ и смутить можешь, ты одинъ и разговорить умешь…

Онъ поднялся и пошелъ съ террасы въ садъ.

— Добротой своей все поправить, — пояснила мн старушка:- неловкостью набдокуритъ, а добротой поправитъ…

Ея старческіе глаза на минуту съ глубокой, теплой лаской остановились на статной, красивой, вполн мужественной фигур лниво удалявшагося изъ насъ по алле Михаила Петровича.

* * *