Милые бездельники

— Откупилъ-съ, — со вздохомъ отвтилъ старикъ. — Да и не легко же это мн досталось. Тутъ только я узналъ, что значитъ самая эта женская прелесть и какъ она человка въ омраченіе приводитъ… Самъ-то я холостой, не удосужился какъ-то сочетаться бракомъ, на себ не испытывалъ… Такъ вотъ я и говорю, впервые я на Спиридон Николаич увидалъ, какъ это льнетъ человкъ къ бабьей юбк. Пришлось мн не только съ отцомъ невсты да съ нею самой валандаться, а и Спиридона-то Николаича силой нужно было отъ нея оттаскивать… Ей-Богу-съ!.. Бывало, это, придешь къ ея отцу, сторгуешься съ нимъ, ее вразумишь, — кажется, все кончилъ, а Спиридонъ Николаичъ выпьетъ лишнее съ пріятелями и катай опять къ ней, говоритъ: „Жить я безъ тебя, не могу! Гд я такую другую: найду“. Ну, на другой день и дочь, и отецъ опять на дыбы лзутъ: „Спиридонъ, молъ, Николаичъ женится, а отецъ его единственнаго своего наслдника по-міру не пуститъ“. Вотъ вы тутъ и толкуйте. Только и помогло, какъ подъ арестъ взяли Спиридона Николаича.

— Какъ подъ арестъ? — спросилъ я.

— А такъ, скрутили его, да и замкнули въ темную комнату… Въ дверяхъ форточку сдлали, чтобы ду ему давать…

Старикъ разсмялся.

— Много было тогда у насъ смху. Только Марью Анисимовну все лихорадка колотила. Извстно, мать боялась, какъ бы сынъ рукъ на себя не наложилъ… Ну, да ему чего накладывать на себя руки. Слава Богу, птичьяго молока только недостаетъ… Пока онъ сидлъ въ темной, мы все дло и обдлали, дали отступного и все такое. Пріискали двчонк жениха подходящаго изъ канцелярскихъ, самъ я и свадьбу варганилъ. Балъ задали, ужинъ. Я молодой-то и говорю: „Ишь, какой теб мужъ-то теленокъ цопался. Не то, что нашъ. Нашъ-то тебя въ гробъ вогналъ бы. А этотъ — палецъ ему положи въ ротъ, такъ онъ зубовъ не стиснетъ“. Говорю это и вижу, что рада и сама она шельма, потому и точно Спиридонъ Николаичъ истиранилъ бы ее, онъ у насъ балованный, съ норовомъ… Скоро бы надола…

Старикъ умолкъ.

— Ну, а когда выпустили молодца изъ темной, не пошелъ онъ къ ней? — спросилъ я.

— Зачмъ ему идти, — отвтилъ старикъ. — „Я, говорить, не намренъ ее съ другимъ длить, да еще ему же на содержаніе давать. Какую-никакую другую для одного себя найду, сходне будетъ“. Онъ у насъ молодъ-молодъ, а разсчетливъ. Въ крестные отцы она его, спустя мсяцъ, звала — не пошелъ. „Обирать, говоритъ, хотятъ“. Вскочило это только въ копеечку Николаю-то Спиридоновичу. Не говоря ужъ о томъ, что пришлось не одну тысячу отступного выдать, — а сколько на Спиридона-то Николаевича просадили. Сперва ему триста рублевъ въ мсяцъ отпускали, а тутъ и трехъ тысячъ стало мало. Напустилъ это онъ на себя отчаянность и говоритъ: „Если у меня дорогую мою невсту отняли, такъ мн надо вьюномъ завиться, французинку завести, чтобы эту страсть изъ сердца вырвать“. И завился… Четвертый мсяцъ куролеситъ съ горя…

Старикъ лукаво усмхнулся.

— А душа-то, поди, отъ радости прыгаетъ, что руки развязаны. Мало ихъ, что ли, двчонокъ-то такихъ; на свобод-то не съ одной еще свяжется. При жен-то ужъ не то…

— Значить, вс остались довольны, — невольно проговорилъ я.

И мн вспомнился мой докторъ, вспомнились его совты, какъ нужно смотрть здоровымъ людямъ на жизнь. Такъ вотъ, они эти здоровыя дти изъ міра „довольства и благополучія“, думалъ я, чуть не завидуя этимъ счастливцамъ…

* * *