Милые бездельники

Нсколько лтъ тому назадъ, въ одинъ изъ весеннихъ дней я тихо брелъ на кладбище, гд спятъ вчнымъ сномъ дорогіе мн покойники, гд когда-нибудь придется отдохнуть и мн… Въ одномъ со мною направленіи дв заморенныя клячонки, покрытыя полинялыми иззелена-рыжеватыми попонами, тащили убогія дроги. На дрогахъ стоялъ гробъ, обитый блымъ коленкоромъ, окаймленный узенькими и жиденькими серебряными позументами. Гробъ былъ покрытъ съежившимся, вылинявшимъ и потертымъ покровомъ съ пестрыми букетами затканныхъ цвтовъ. Впереди шелъ какой-то мальчикъ въ женской кацавейк, подпоясанной веревкой, съ повязанными пестрымъ платкомъ ушами; концы платка, поднимавшіеся надъ его головой, какъ ослиныя уши, то опускались, то поднимались, качаясь подъ вліяніемъ втра; мальчикъ несъ образъ, шлепая дырявыми сапогами съ отцовскихъ ногъ въ грязи. За гробомъ шли высокій, худощавый, сдой старикъ въ солдатской поношенной шинели и молодой парень изъ рабочихъ въ нмецкомъ плать съ густыми вьющимися волосами, съ красивыми чертами лица. Старикъ брелъ понуро; молодой парень смотрлъ безцльно, мрачно, почти озлобленно впередъ…

Я зашелъ въ церковь, когда кончились уже и обдня, и отпваніе. Около стоявшихъ здсь гробовъ тснился народъ, раздавался плачъ дтей, проносились визгливыя причитанія женщинъ: «на кого ты насъ покинулъ, сиротъ горемычныхъ?» Самымъ крайнимъ стоялъ на простой черной скамь бдный гробъ, обитый блымъ коленкоромъ. Съ одной стороны около него стоялъ старикъ-солдатъ, опустивъ на грудь голову и всматриваясь въ лицо лежавшей въ гробу молоденькой двушки; съ другой, почти перегнувшись черезъ гробъ, стоялъ парень-рабочій, — онъ взялъ обими руками голову покойницы и вглядывался въ черты ея лица, нагибаясь, отъ времени до времени къ ней, приподнимая ея голову и цлуя ее въ губы, въ глаза. Тутъ не было ни слезъ, ни криковъ, ни причитаній, но мн стало жутко смотрть на эту сцену, на движенія этой безжизненной головы: казалось, молодой парень хотлъ сотворить чудо и пробудить снова къ жизни этотъ безжизненный трупъ, а старикъ и не врилъ, и врилъ въ возможность этого чуда — и ждалъ.

Церковь уже опустла…

— Что же вы, — окликнулъ сторожъ старика и парня. — Пора выносить!

Они очнулись, засовались, заторопились, какъ бы сконфузились. И точно, чего же они? пора выносить, мертвые не воскресаютъ! Гд крышка? Надо скорй завинтить…

Прошло три-четыре года, и я сталъ встрчать на кладбищ этого старика-солдата каждый разъ, когда мн приходилось въ часы безысходнаго сплина спасаться отъ живыхъ людей сюда, въ это царство мертвыхъ. Онъ побирался Христовымъ именемъ. Понемногу мы познакомились, стали своими людьми. Могила его дочери была недалеко отъ купленнаго мною на кладбищ мста. Мы со старикомъ были, такъ сказать, «сосдями по имніямъ». Жить въ дружб съ сосдями это одно изъ величайшихъ удобствъ. Мы такъ и жили: я называлъ его по фамиліи «Михеевымъ»; онъ величалъ меня «вашимъ благородіемъ»; я давалъ ему пятаки и гривенники; онъ оказывалъ мн мелкія услуги. Мы не имли права жаловаться одинъ на другого и, вроятно, на томъ свт, въ день послдняго гласнаго суда, не намъ придется вступить въ перебранку и уличать другъ друга въ какихъ-нибудь каверзахъ и подвохахъ…

Разговорился я съ Михеевымъ о его жизни совершенно случайно.

Это было въ чудный весенній день. Въ город, въ царств живыхъ, еще стояла грязь, пахло навознымъ тающимъ снгомъ, дома смотрли грязными и сырыми, непривычный грохотъ колесъ особенно раздражалъ слухъ. А тамъ, въ царств мертвыхъ, уже стаялъ и куда-то ушелъ снгъ подъ горячими, ничмъ не стсняемыми, ничмъ не задерживаемыми лучами солнца. На могильныхъ насыпяхъ и на скатахъ канавокъ среди старой, сухой травы появлялась молодая сочная зелень. Торговки уже искали на могилкахъ первой крапивы на щи богачамъ. Кладбище, какъ извстно, кормитъ многихъ: то даетъ крапиву, то цикорный салатъ, то даже шампиньоны, которые, какъ говорила мн одна монахиня, «на упокойничкахъ растутъ». Хорошая тутъ почва. Я шелъ и любовался возрожденіемъ природы. На деревьяхъ, насаженныхъ, быть-можетъ, руками тхъ, которые служатъ теперь тучной почвой для этихъ деревьевъ, наливались втви и почки, и издали эти группы деревьевъ и кустовъ казались окрашенными то въ красноватыя, то въ зеленоватыя краски. На всхъ втвяхъ слышалось суетливое немолчное чириканье и щебетанье птицъ, точно гд-то, какъ говорить одинъ поэтъ, что-то жарится и шипитъ на гигантской кухн. Я шелъ по мосткамъ, пробираясь къ своимъ могиламъ. Когда я подошелъ къ нимъ, я вспомнилъ, что забылъ ключъ отъ дверей ршетки, окружающей мои могилы. Я уже хотлъ идти отыскивать могильщика, когда ко мн подошелъ Михеевъ, въ своей неизмнной длинной, потертой солдатской шинели. Онъ снялъ фуражку съ своей покрытой серебристыми волосами головы и поздоровался со мной.

— Что, къ своимъ пришли, ваше благородіе? — спросилъ онъ.

— Да. Да вотъ ключъ забылъ взять у Власа, — отвтилъ я.

— Позвольте, я сбгаю, — сказалъ онъ.

Я усмхнулся.

— Ну, старина, не теб ужъ бгать.