Милые бездельники

Переступивъ порогъ салона, я сразу понялъ, что на этотъ разъ у скучающаго общества есть спасительная новость, — понялъ это по оживленію, охватившему одну изъ первыхъ попавшихся мн группъ разговаривавшихъ мужчинъ. Говорили два высокіе статскіе господина во фракахъ, съ физіономіями чиновниковъ особыхъ порученій. У обоихъ были длинныя ноги, точно эти господа были предназначены природой къ должности скороходовъ, у обоихъ были длинныя, подвижныя шеи, точно спеціально приноровленныя къ тому, чтобы они могли всюду совать свои носы, везд подставлять свои уши, во всмъ обращать свои уста для сообщеній и докладовъ.

— Слышали вы новость? — съ жаромъ говорилъ одинъ.

— Новость? — торопливо спрашивалъ другой. — Какую новость?

— Русина умерла!

— Русина? Что вы!

— Да, да!

— Не можетъ быть!

— Фактъ!

— Пустяки, слухи, сама распустила! Надо же, чтобъ говорили!..

— Я же васъ увряю!

— Да вамъ кто сообщилъ?

— Я самъ былъ у нея. Лежитъ на стол…

Отрывочный разговоръ на минуту оборвался. Дале сомнваться было невозможно. Сообщившій новость заговорилъ первый:

— Еще за недлю тому назадъ, вы помните, мы были съ балет и восхищались этой сильфидой… И вдругъ!

— Это страшная потеря! Что же станется съ несчастнымъ балетомъ?

— Незамнимая потеря! да, я смло говорю: незамнимая! Кмъ ее замнить? Я перебиралъ всхъ и не могу представить, кого назначать на ея мсто.

— Вотъ-то обрадуется Анучина! Он вдь были на ножахъ…

— Анучина — выдра!

— А протекціи-то? Она, батенька, содержанка такого туза… Она всю жизнь преслдовала Русину…

— Ну, и та спуску не давала. Но главный вопросъ въ томъ, что ее не скоро замнишь…

Разговаривавшіе о неожиданной утрат господа стали перебирать фамиліи всхъ балеринъ, могущихъ стать на мсто Русиной, точно ршая государственный вопросъ. Они пришли къ заключенію, что ни у одной изъ балеринъ нтъ «этой пластичности, этой элеваціи, этой мимики, этой поэзіи». Собесдники говорили такъ оживленно, жестикулируя, хватая другъ друга за пуговицы фраковъ, за жилетныя цпочки, возвышая голоса, что около нихъ образовалась небольшая кучка слушателей.

Я прошелъ дале отъ этихъ милыхъ бездльниковъ, говорившихъ о милыхъ бездльницахъ, и тотчасъ же до моего слуха долетли новые толки о томъ же предмет. Тутъ говорили о смерти Русиной старикъ-статскій и юноша-гвардеецъ. Старикъ съ обрюзгшимъ лицомъ, съ желтовато-сдыми бакенбардами, висвшими внизъ, какъ растрепанное мочало, съ холодными выцвтшими глазами, былъ высокъ, широкоплечъ и толстъ; на немъ была широкая фрачная пара, какъ бы висвшая на этомъ колоссальномъ обвисломъ тл. По небрежному, хотя и дорогому костюму, по измятому, обрюзгшему, изжелта-блдному лицу, по холодному выраженію стеклянныхъ глазъ, по нсколько брюзгливому и насмшливому тону хриплаго голоса въ немъ легко было узнать стараго барина-жуира, широко пожившаго, спуская наслдственные капиталы и крестьянскіе оброки. Стоявшій передъ нимъ голубоглазый блокурый офицеръ съ типичнымъ лицомъ остзейскаго нмчика изъ породы умренныхъ и аккуратныхъ, былъ высокъ и тощъ, холоденъ и сухъ; онъ производилъ впечатлніе только-что вычищенной, выскобленной и отполированной деревянной маріонетки въ офицерскомъ мундир.

— Бдный князь Горичъ, онъ совершенно неутшенъ, — сипло говорилъ пожилой господинъ во фрак равнодушнымъ тономъ, не соотвтствовавшимъ смыслу словъ.

— Она весьма дорого ему встала, — отвтилъ старику молодой нмецъ тономъ-благовоспитаннаго мальчика, порицающаго шалость другого неблаговоспитаннаго мальчика.

— Разв женщина когда-нибудь можетъ слишкомъ дорого стоить и притомъ такая женщина? — брюзгливо сказалъ старикъ, мряя его холодными глазами. — Вообще, что доставляетъ удовольствіе, то никогда не стоитъ слишкомъ дорого… Кром того, это была прочная связь, князь не смотрлъ на нее, какъ на случайную любовницу.

— У нея были романы и до него, — неодобрительно замтилъ офицеръ.

— Что же изъ этого? Романы? У кого же ихъ нтъ? У ребятъ, еще не отнятыхъ отъ груди кормилицы? Павлы и Виргиніи живутъ не въ европейскихъ столицахъ девятнадцатаго вка.

— Но… — началъ-было офицеръ, но старикъ тмъ же брюзгливымъ и пренебрежительнымъ тономъ перебилъ его:

— Но въ послднее время ея жизнь, славилась даже вполн по-семейному. У нея было много прекрасныхъ качествъ. Мы вс бывали у нея, какъ…

— Это, кажется, изъ-за нея застрлился графь Друцкой? — не безъ задней мысли и не безъ ехидства спросилъ офицеръ.

Старикъ посмотрлъ на него въ упоръ холодными стеклянными глазами, какъ смотрятъ старыя большія собака на лающаго щенка.

— То есть какъ это изъ-за нея? Я васъ не понимаю! Какъ изъ-за нея? Стрляются всегда сами изъ-за себя, а не изъ-за кого-нибудь другого. Графъ вздумалъ ухаживать за ней, сошелся съ ней и въ два года надлалъ столько долговъ, что оставалось только пустить пулю въ лобъ.

— Надлалъ долговъ изъ-за ея прихотей…

— Да почему же она знала, что она иметъ дло съ титулованнымъ нищимъ? Или вы думаете, что онъ ей разсказывалъ во время ихъ сближенія о своемъ пустомъ карман; о своихъ подложныхъ векселяхъ?

По лицу старика пробжала презрительная усмшка.