Милые бездельники

— Я думаю вообще, что человкъ долженъ винить только самого себя, когда онъ погибаетъ отъ того, что, имя въ карман только грошъ, хочетъ обдать у Бореля, сидть въ первомъ ряду въ театр, держать и рысаковъ, и любовницъ изъ балета…

Онъ снова усмхнулся.

— А потомъ, баронъ, среди насъ, русскихъ, есть много людей, и къ числу ихъ принадлежалъ графъ Друцкой, которые лучше согласятся взять хоть на одинъ день у жизни все, чмъ цлый вкъ, желая чмъ-нибудь насладиться, разспрашивать, что стоитъ это наслажденіе, и пересчитывать въ своемъ карман гроши, чтобы сообразить, хватитъ ли денегъ на это наслажденіе. Теперь, впрочемъ, въ нашъ вкъ разсчетливости и аккуратности такія натуры вырождаются, и люди, прежде чмъ броситься въ объятія любимой женщины, хватаются за счеты и прикидываютъ, что она будетъ стоить…

— А длать безумства, совершая для этого подлоги, лучше?

— Да, лучше, чмъ совершать подлоги, даже и не длая безумствъ.

Старикъ усмхнулся.

— Или вы думаете, что эти разсчитывающіе, взвшивающіе аршинники до подлоговъ-то не додумались?

Я не дослушалъ дальнйшихъ объясненій и прошелъ въ кабинетъ хозяина, гд позволялось курить. Нсколько человкъ, собравшихся здсь, говорили наперебой, громко и оживленно, по-холостому, пользуясь отсутствіемъ женщинъ. Имя Русиной повторялось всми.

— У нея, помнится, были дти, много дтей, — замтилъ какой-то маленькій, совершенно лысый, сморщенный, какъ печеное яблоко, совсмъ беззубый старичокъ съ георгіевской ленточкой въ петлиц.

— Вы запамятовали, ваше превосходительство, — перебилъ его юный разбитной офицерикъ изъ «фазановъ». — Одинъ ребенокъ, правда, былъ, когда она только-что поступила на сцену, но только одинъ. Это фактъ.

— То-то, то-то, я помню, мы еще подсмивались надъ ея тальицей… Помню!.. Помню!.. Хе-хе-хе!.. сама еще двочка, бутончикъ, а тальица ужъ того… Хе-хе-хе! Я помню…

Старикъ засмялся тихимъ смхомъ, показавъ на минуту беззубыя десны, и снова быстро принялъ серьезный, приличный званію, видъ, втянувъ свои губы звздочкой въ ротъ.

— Это отъ Горича? — спросилъ кто-то.

— Ну, вотъ! Онъ ее тогда еще и не видалъ; онъ былъ тогда еще въ Пажескомъ корпус,- послышался отвтъ офицерика, юнаго по лтамъ, но богатаго серьезными свдніями.

Лысый старикъ, моргая красными вками, живо вмшался въ разговоръ:

— Нтъ, я вспомнилъ… вспомнилъ!.. Это отъ одного изъ актеровъ, отъ танцовщика Флерова… Это случилось еще въ школ… былъ скандалъ… его выгнали… Я вспомнилъ!.. У меня память…

— Ваше превосходительство, вы изволили смшатъ, — обратился къ старику тотъ же офицерикъ, очевидно знавшій все, касавшееся балета. — Флеровъ знакомъ былъ съ Наталиной… это съ ней былъ скандалъ…

— Ахъ, да, да, да! — воскликнулъ старичокъ, хлопая себя по лбу. — Съ Наталиной… Это съ той черненькой… Жердочкой еще ее звали… Помню… Помню!.. Какъ же! Большой былъ скандалъ!.. Да, у меня память хорошая…

— Русина имла ребенка просто отъ буфетчика, — раздался ршительный басъ, не допускавшій возраженій. — Я-то это отлично знаю.

Вс обратили вниманіе на разршившаго сомнніе господина. Это былъ отставной военный изъ ремонтеровъ-дантистовъ, гигантскаго роста, съ большими, сильно начерненными усами и съ круглыми, налитыми кровью глазами на выкат.

— Я ей тогда же говорилъ: «Дура, дура, своихъ интересовъ не понимаешь!» — продолжалъ онъ тмъ же грубымъ, какъ трубный звукъ, басомъ. — Она вдь была очень легонькой двчонкой. Кто же изъ насъ ея не зналъ. Тоже и нищета. Буфетчикъ прикормилъ. Дура! Не могла выждать. Потомъ-то ужъ сообразила, гд раки зимуютъ и, признаюсь, выжимала соки. Зато ужъ и сложена была…

— Это она на какомъ-то вечер фигурировала въ вид Венеры Медицейской?

— Да, все зати покойнаго Друцкого.

— Она вскочила ему въ копейку.

— Ну, и натшился онъ зато надъ ней.

— Но гд же ребенокъ? — послышался опять чей-то вопросъ.

— Что? Гд ребенокъ? — грубо переспросилъ ремонтеръ. — Да гд же обыкновенно бываютъ эти щенята: въ воспитательный домъ отдали. Тоже хорошо бы оставить: мать — голодная двчонка; отецъ — забулдыга-буфетчикъ…

— Да, а теперь вотъ все богатство — выморочное имущество, — перебилъ со вздохомъ какой-то тощій, какъ волкъ въ зимнюю пору, статскій съ жадными глазами хищника.

— Какъ выморочное? — гнвно воскликнулъ господинъ съ черными усами. — Какъ выморочное, спрашиваю я васъ? Что это значитъ: выморочное?

— Да у нея нтъ родныхъ…

— Чуть порете! Родные-съ всегда есть, когда есть наслдство… — ршилъ онъ грубымъ тономъ ярмарочнаго игрока-забіяки.

Лысый старичокъ оживился и тревожно затоптался на мст.

— О-о! — заговорилъ онъ, захлебываясь. — Родные! родные! Они всегда налетятъ на наслдство!.. О-о! я знаю… знаю… ждутъ, только умри!.. А она еще и не изъ порядочнаго общества… дочь кучера…

— Ваше превосходительство, опять запамятовали, — вмшался молодой офицеръ, спеціалистъ по балету. — Цыфрова — вотъ дочь кучера графа Струкова. А Русина — дочь солдата.

— Да, да, да! Вспомнилъ, вспомнилъ! — воскликнулъ лысый старичокъ и погрозилъ офицеру пальцемъ съ шаловливымъ выраженіемъ. — Все знаетъ, все! У-у, далеко пойдетъ!..

И потомъ, принявъ торопливо серьезное выраженіе лица, прибавилъ: