Милый яд

На мгновение воцарилась тишина. Недоверие? Гнев? Шок? Все вышеперечисленное?

Затем Терри вскинул кулак и закричал так, словно его любимая команда только что забила гол.

– В Большую пятерку?

Я прикусила губу, пряча улыбку.

– Да.

– Мой мальчик, – он покачал головой. – Мой мальчик, мой мальчик, мой мальчик. Опубликованный автор. Вау, – он сделал паузу. – Его имя будет на книге?

– Конечно.

– Красивым шрифтом и крупно?

– Больше, чем название. Я включила этот пункт в контракт.

– В нескольких странах?

– Покупают права на издание, пока мы говорим.

– Мой мальчик, – снова прошептал он, и я поняла не в первый раз, что, становясь страстным и мягким, Терри превращался в мужчину, на которого стоило равняться.

– Теперь понимаю, почему он восхищался тобой.

Терри замер.

– Он мной не восхищался. По крайней мере, не в конце.

– Он не переставал. Я была там. На крыше. И, хотя никогда не понимала, почему он боготворил тебя, помимо того, что ты был его отцом, думаю, теперь я понимаю. Да, ты груб по всем статьям… но еще талантлив, одержим своим ремеслом и по странности мягкий, как недожаренное тесто для печенья.

Его щеки покраснели, но Терри кашлянул, изображая хладнокровие.

– Вредным для твоего здоровья?

– И это все, что тебя зацепило?

– Я проигнорировал остальное, потому что продолжаю надеяться, что ты не настолько заблуждаешься, как кажется.

– Или, может, ты не такой монстр, каким себя считаешь. Может, ты и не такой мошенник, каким себя считаешь. Ты боишься принять это?

– Не говори мне, что ты такая же наивная, как мой мальчик.

– Это правда.

– Я поступил с ним подло, и мы оба это знаем.

– Ты боролся со своими собственными демонами.

– Это оправдание. Я вырастил его в ужасной атмосфере. Тот факт, что он продержался почти восемнадцать лет, – это чертово чудо.

– И все равно он любил тебя.

Это было написано в книге. Доказательство того, что Келлан не питал неприязни ни к кому из своей семьи. Ни к Кристи. Ни к Терри. Ни к Тейту.

– Он рос, видя, как мы с Кристи принимаем таблетки больше, чем весь актерский состав в «Волке с Уолл-стрит». До выхода «Несовершенств», когда ему нужна была новая одежда, занятия спортом, стабильное гребаное детство, я не мог себе этого позволить, потому что потратил все модельное состояние Кристи и свои дерьмовые авансы на минет и выпивку. Он когда-нибудь говорил тебе это? О, постой. Ему и не нужно было этого делать. Это все написано в его книге.

– Как и его любовь к тебе, – настаивала я.

– У Келлана были мечты, и цели, и желания. То, ради чего стоит жить. Парень везде заводил друзей, писал истории, от которых редакторы пускали бы слюни, бежал домой к Кристи и мне, предвкушая следующий день. Все его учителя говорили, что из него выйдет отличный человек. Чертовски хороший парень во всем. Раньше у него было самое светлое будущее, которое я видел, а я его уничтожил. Я убил его.

– Его мама умерла, и это выбило его из колеи.

– Я давал ей таблетки.

– Келлан знал это и не держал на тебя зла.

– Я оставил Кристи, чтобы ее нашел Кел, просто чтобы мне не пришлось иметь дело с прессой. Потому что я украл книгу и чертовски боялся любого знака внимания.

– Ты совершил ужасный поступок, который нужно было исправить. Но он простил тебя. Это написано чернилами по бумаге.

– Как я и сказал – слишком наивен для его же блага.

– Ты мало веришь своему сыну. У него была свобода действий, и он мог сам выбирать, кого прощать.

– Да. У него была свобода действий. Пока я его не убил, Шарлотта. Он нуждался во мне после смерти его мамы, а я отослал его прочь.

– Ты тоже боролся с ее смертью.

Келлан отметил это. В «Милом Яде». Что он больше никогда не подвергал сомнению любовь Терри к Кристи после того, как нашел его со сложенными руками, стоящим на коленях перед ее кроватью и умоляющим высшую силу забрать и его тоже.

– Я не поэтому отправил его к Тейту.

Я резко вскинула голову, как от удара хлыстом.

– Что?

– Я бросил его, потому что не мог на него смотреть!

Я не осмеливалась задать вопрос. Казалось, что я наступила на стекло, и, если пошевелюсь, оно глубже вонзится в кожу и высосет из меня всю кровь.

Должно быть, Терри воспринял мое молчание как отступление, потому что из его горла вырвался резкий смех. Сломанный, искривленный и страдающий.

– Ты видела мои грехи на этих страницах и до сих пор думаешь, что я стою десять центов?

– Не имеет значения, что я думаю. Ты не мне причинил боль. Келлану. Его мнение – единственное, что имеет значение, и он подумал, что тебя стоит боготворить. Ты достоин прощения. В тебе есть то, что нравилось Келлану, и он хотел это перенять. Я не могу указывать тебе, как поступать со своей жизнью, но если бы я знала, что Келлан был обо мне такого мнения, то нашла бы ту черту, которую он во мне любил, и почтила бы его, используя ее в полной мере.

– Я ужасный отец, Шарлотта. Я умру ужасным отцом. Уже слишком поздно.

– Это не так. У тебя еще есть Тейт. Тейт жив и дышит.

И, испытывая такую сильную боль, он тонет.

– Этот корабль уплыл. Он на другом конце света и погрузился на дно Тихого океана.

– Ты должен попробовать.