Мимикрия

– Трахни меня! Сделай это так, как никогда прежде! – приказываю я, наслаждаясь своей властью.

Глава 7

Я сажусь в машину к Двейну. Сейчас, когда он снова стал курить, в салоне воняет не только мужским потом, но и табаком. Запах настолько едкий, что я открываю окно. Оно плавно скатывается вниз, застревая где-то на середине. Но мне и этого достаточно. Мои ноздри жадно вдыхают свежий воздух, а теплый ветер треплет мои волосы. Я достаю из внешнего кармана сумки солнцезащитные очки. Через темные стекла смотреть на этот мир гораздо приятнее.

Двейн пытается со мной говорить и даже шутить. Его голос по старой памяти щекочет мне душу. Я стараюсь его не слушать. Включаю радио и делаю звук громче. Двейн, может быть, и полное говно, но не дурак. Остаток пути мы едем в тишине.

Глава 8

Теперь, когда отец прикован к кровати, он почти весь день проводит в маленькой комнате на первом этаже. Раньше мать использовала ее как библиотеку, но сейчас посреди каморки, с пола до потолка набитой литературой религиозного толка, стоит его кровать. Другого пригодного для спальни помещения на первом этаже не оказалось. Вероятно, стоило бы попытаться разобрать гостевую комнату, но ворошить прошлое, тщательно упакованное по коробкам, мы не хотим.

Я вхожу в новую комнату отца, и в нос бьет странный запах. Здесь, как и прежде, пахнет старыми книгами, а еще какими-то спиртовыми настойками. Не думаю, чтобы мать давала их отцу. Я все чаще улавливаю от нее такие ароматы. Отец неподвижно лежит на кровати.

Стараюсь не шуметь, но мне кажется, он понял, кто к нему пришел. Я знаю, он ждал моего визита. Сажусь рядом с ним и долго смотрю в его глаза. Он молчит, но я его слышу. Он молит меня о помощи.

– Как у тебя дела? – спрашиваю я, чтобы хоть что-то сказать, чтобы не разрыдаться от боли. – Знаешь, я, наверное, только сейчас осознала, как мне тебя не хватает. Я скучаю по нашим беседам перед телевизором, по нашим прогулкам в рощу. Ты для меня всегда был примером. Я впитывала в себя каждое твое слово, каждый жест. А теперь я не знаю, как быть.

Он не пытается подать мне какой-то сигнал. Он просто смотрит и ждет.

– Из газеты я уволилась. Решила, так будет лучше. Мне нужно заниматься фермой. Не очень пока во всем разобралась, но я смогу, ты же знаешь. Я не подведу тебя, папа, – говорю я, чувствуя, как дрожит голос. – Ты был самым лучшим учителем. Даже в те моменты, когда мы с тобой ругались, я не переставала чувствовать твою любовь и поддержку. Мне не хватает тебя, папа.

Опускаю взгляд и смотрю на свои руки. На невзрачный бутылек, что принесла с собой. Вращаю его в руках, прокатывая пальцами по его маленьким граням. Сжимаю его в кулак. Чувствую слабую пульсацию в ладони. Это бьется сердце моего отца.

– Знаешь, я в последнее время часто вспоминаю нашего Блота. Особенно тот вечер, когда ты узнал, что с ним стряслось. Мне было тогда лет восемь, не больше. Я и не поняла, почему кот больше не носится по дому как угорелый, – говорю я, шаря взглядом по стенам.

Рассказывая отцу эту историю, я не вру. Блот все чаще приходит ко мне в мыслях и даже снах. Он по-кошачьи трется о мою ногу. Мурлычет, заискивающе глядя в глаза. Он ждет моих действий. Он знает, что я не смогу сидеть сложа руки.

– Мне было жалко кота. Он мне нравился. Но ты мне тогда сказал удивительные слова: жизнь – это когда горят желанием глаза, а у Блота этого уже никогда не будет, – продолжаю я, чувствуя, как слезы катятся по щекам.

Я капаю несколько капель в стакан с водой и вставляю в него трубочку. Я вижу, как отец напрягается. Он видит, что я делаю. Я никогда и ничего от него не скрываю. Бывает, немного смягчаю углы, но не больше. Он знает, что так будет лучше.

– Я не хочу за тебя решать. Я просто хочу, чтобы у тебя был выбор. Это твое и только твое решение. Хорошо? – спрашиваю я, умываясь слезами.

Он моргает. Крепко. С усилием. Теперь я точно знаю, что он меня понял.

Я протягиваю ему трубочку и замечаю, как у него по щеке медленно катится слеза. Мои руки дрожат, но я не могу его обмануть. Мы смотрим друг другу в глаза. Не отрываясь и не моргая. Я чувствую тепло его дыхания на своих пальцах. Он жадно хватает трубочку губами и делает один глоток за другим.

Мое сердце рвется от боли в груди. Сквозь пелену горьких слез я смотрю в его глаза. Я так много хочу ему сказать, но слова не выходят из горла.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю… – шепчу я с надрывом, прижимаясь к его груди.

***

Смерть отца не вызывала ни вопросов, ни подозрений. Врач Моррис, который два месяца назад выхаживал его после инсульта, собственноручно подписал все необходимые документы. Он с пониманием отнесся к нашему горю и утрате.