Миниатюры с натуры

— Лгут, что на облаках сидит какое-то высшее небесное существо — Саваоф-бог. Выдумка, друг мой. Выше всего — трудовой человек. Куда ни глянь, все создано человеческим разумом, трудовыми, рабочими руками. А небо — атмосфера. Планеты… Галактика…

Не спал я ночь, не спал и вторую… Переворачивалось, дрожало все внутри. Какая новость — страшного Саваофа нет! Нет и не было!

После того, как раскрылись у меня глаза, попытался я родной матери эту весть пересказать. Сидим обедаем, я и говорю:

— Мама! Вы знаете — бога Саваофа нет.

У бедной матери кусок в горле застрял.

— Нет? А куда же он девался?

Я своевременно спохватился — пощадил родную маму.

— Скинули, — говорю. — Людям не угодил.

— Не угодил?.. А как же это, перевыборы были или на общем собрании скинули?

— На общем собрании.

— А кого же назначили?

— Николая-чудотворца поставили. Один, говорю, железнодорожник выступил и сказал: «Оставим бабам Николая-чудотворца…»

— Боже мой! Боже мой! Как же его, голубчика, звать, за кого свечку ставить? Такой хороший человек. Так, значит, и сказал: «Бабам оставим Николая-чудотворца»? Господи! Дай боже тому железнодорожнику долгих лет жизни… Ну, ты, сынку, обедай, а я побегу тетке Мокрине эту новость передам.

Слыхал, мама тетке Мокрине передавала:

— Приехал Сашко из Полтавы и говорит: «Скинули Саваофа, он плохо относился к людям. Очень вредил людям. А Николая-чудотворца оставили. Железнодорожник проголосовал — «оставить для баб…».

Тетка Мокрина перекрестилась.

— Я же вам, кума Елизавета, давно говорила: свет не без добрых людей. Слава тебе, господи, что и нас, баб, не забыл!

8

Как же это писать? — думаю. Вокруг такие дела — и смешные, и чудные…

По улочке быстренько ковыляет спекулянтик. В селе его звали Осипом. Еще — Еська, Еся, Есенька. По отчеству никто не именовал.

Навстречу идет мой родной дядька Филипп. Симпатичный, спокойный человек. Мастер на все руки. Коня подковать — подкует. Ведро полатать — полатает. Печь поставить — и печь поставит. Горю людскому надо помочь — и горю людскому сердечно помогал.

Что и говорить — мастер. В руках всегда свежая копейка.

Спешит к монопольке и тоскливо поет, ибо для четвертинки гривенника не хватает. А тут — ба! С гривенниками ходит спекулянт.

— Осип Сидорович! Можно вас на одно словечко?

— Слушаю вас, Филипп!

— Осип Сидорович! Не могли бы вы для утоления жажды одолжить гривенник?

— С моим удовольствием… Надеюсь, вернете…

Спекулянт дал монету и задумался. Через минуту крикнул:

— Дядька Филипп! Позвольте вас спросить. Почему вы меня по имени и отчеству назвали? Никто не именует, а вы меня величаете…

— Честно вам скажу: когда выпью, то, простите за правду, я тогда по имени и по отчеству всякую сволочь величаю.

9

…Народный юмор хоть лопатой греби! «Учитесь у народа!» — эти правдивые слова принадлежат талантливому писателю-юмористу Филиппу Осиповичу Капельгородскому.

Хороший учитель и хорошо, заботливо учил. Советовал: «Недостает остроумной мысли — ставьте точку. Точка-благодетельница вас всегда спасет…»

Работал я в то время инструктором-лектором Общества содействия обороне и развитию молодой советской авиационной промышленности.

Смех — он-таки есть смех.

Собрание… Я романтично излагаю будущее советской авиации.

— Самолетами, — говорю, — будем молниеносно больных спасать. Пожары будем гасить, вредителей на полях глушить. И сеять начнем самолетами…

Спрашиваю: может, что неясно?

— Все ясно! — крикнул председатель сельского комбеда. — Что неясно? Конечно, ясно. Летать — так летать! Сеять — так сеять! Оно, конечно, сеять сверху еще лучше. А вот как же мы будем с самолета пахать?

10

Заважничал я: пишу — и печатают. Задрал нос, из головы выскочил дорогой совет — учиться!

Думаю — да я ж!.. Да мы!.. Да я уже ученый!

Ударился в искушение. Соблазн даровитости нашел на меня. Попытался налечь на грешные капельки. Думал, опрокину чарочку чистенькой, она мне и подбавит вдохновения.

Начал колотить в двери высокой интуиции.

— Милостивый, — прошу, — позволь стеклянного мерзавчика раздавить? Того, что с перцем… Поддержи меня творческим запахом, ибо я пишу интермедию.

— А о ком же ты пишешь интермедию-комедию? Может, ты пишешь о моих сподвижниках, суть сущих на земле грешной?

— Эге ж… Эге ж, — говорю, — о них, о них…

— О них?.. Ах ты ж супостат! Не дозволяю! Соси минеральную!

Умоляю всевышнего:

— Минеральная не помогает. Горло пересыхает… Разреши, хотя бы вечерком, чтобы никто не видел. Пожалуйста, дозволь вдохновенно поужинать и вдохновенно пописать.

— А что тебе дают на ужин?

— Соленые огурчики… Маринованные грибочки… Селедочку… Лучок… Сжалься, милостивый!

— Подожди… Не спеши… Чтобы не влепили мне каверзного выговора, я себя акафистом перестрахую: «И не введи нас во искушение, и избави нас от лукавого». Ох и дьявольский закусон! Сколько тебе надо для творческой зарядки? Тебе дать или сам будешь брать?

— Отче, вы только черкните резолюцию: «Согласовано», а я сам сбегаю в гастроном.

Покропил губы капельками и сел писать.

Написал, прочитал и тотчас же порвал. Выбросил в корзинку. Нелепость!