Миниатюры с натуры

— Ты родился в косовицу. Еге ж, после Даши… Припоминаю, набежала дождевая туча, а мы сено сгребали. Гром как ударит… Нет, господи… Что это я говорю? Тогда родился Петя… Значит, Даша, Петя, Гриша… Видишь, сыночек, выходит, ты родился после Гриши… Нет, не то я тебе, сынок, говорю. После Гриши родилась Надя… А ты нашелся сразу после Вани. Как раз капусту шинковали… Ой, лишенько! Ей-богу, соврала твоя матуся… В то время нашлась Маша… А ты, сыночек, родился в петровку. Эге ж, в петровку, в жару. Вот я завтра расспрошу тетю Явдоху. Она была кумой, она знает…

Наша родная тетушка Явдоха дату рождения установила легко и точно: мы с сестрой родились, когда над селом должна была пролететь огненная комета.

— Как сегодня помню, побежала я звать дядька Пилипа на крестины. Прибегаю. Дядько сидит на завалинке, слезами умывается: зацепит проклятая комета своим хвостом новый плетень или не зацепит?.. Так вот в этот кометный день вы, детки, и родились… А когда это было, ей-богу, мои голубята, не помню.

В волостных инстанциях никакого толку не добьешься. Отец метрики сдал на хранение в волостной шкаф.

Собрались отдавать в школу — возраст неизвестен. Начали искать метрики — нету. Нет и шкафа.

Сторож Мякушка доверительно шепнул отцу:

— Напрасно, Иван, ищешь. Дело пропащее. В тот шкаф запихивали все: и то, и другое, и метрики, и списки, с кого подати брать, с кого подушные взыскивать… Надеялись, прилетит благодетельная комета и хвостом сбалансирует: брали или не брали? Ждали день, высматривали другой, третий — не летит. Сбилась с дороги. Залетела в Демидовскую волость, схватила кассу и скрылась. Наши волостные деятели взяли эту науку и себе на ум. Облили шкаф керосином и — тю-тю — сожгли. Комета широкая, хвост длинный, поместится еще одна касса. Ищи ветра в поле!.. Слушай, Иван, пусть твоим детям новые метрики выпишет волостной писарь. Одного не забывай, прихвати с собой смазку… Без смазки волостные двери туго открываются…

Дед Спиридон эти волостные правила давно раскусил. Хорошо познал их на своем долгом трудовом веку. Знал — волостные законы требовали одного: умей незаметно «плюнуть» в писареву ладонь. Послюнишь, чем бог послал, любой справке легче по руслу плыть…

Повел нас дед Спиридон в волость родиться второй раз. Стали мы перед писарем свечками и стоим. Дед Спиридон начал издалека:

— Школяры! Родились в петровку. Жарища — дышать нечем. Солнце печет, крутом стерня, а их на белый свет благословило. Прямо на стерне благословило. Вот так по стерне бегали, бегали и добегались. Пора в школу…

— Конечно, пора, — равнодушно промолвил писарь. — Пусть идут.

— От вашей милости бумажечку надо… Они что ж… они пойдут. Да, небольшую бумагу: деткам по восемь лет.

Дед Спиридон вежливенько подступил к писарю ближе и аккуратно сунул в писарев рукав стеклянную гладенькую штучку. Почувствовав, что та штучка скользнула дальше, в карман, писарь торопливо взял в руку перо, бумагу и в ласковых тонах начал шутить:

— По восемь? Какие могут быть разговоры! По восемь так по восемь. Хорошим деткам не жаль написать и по девять! Пусть растут!

Стеклянный «мерзавчик», несмотря на свою немоту, точно установил дату нашего рождения.

6

В погожее осеннее утро тысяча девятьсот восьмого года пошел я в церковнопарафиальную школу.

Батюшка, наш учитель и воспитатель, учил пальцами…

Схватит дебелыми пальцами мое немощное правое ухо, сожмет, скрутит и по складам промолвит: «Ве-лик бог, в сла-ве сво-ей…»

Законоучитель не обходил и мое второе, левое ухо. Хватал и его за кончик. На кончике левого уха и заканчивалась наша первая лекция.

Начиналась вторая лекция — лекция на исторические темы.

Оценки по древней истории отец Иоанн ставил исключительно на нашем затылке. Но порой отметки переносил немного ниже, норовя острым карандашом пырнуть в пуп.

— Отощало глупое… Языком не ворочаешь?

Туговато у нас шла премудрость божья. Но отец Иоанн надежды не терял — через лоб длинной линейкой пропихивал. Ткнет торчком — не лезет. Тогда заходил с тыла. (С тыла удобнее давать горяченькие подзатыльники.) Шлепнет раз да, не жалея пастырской ладони, щедренько прилепит и второй, и третий… Пусть вечно живет в твоей голове день субботний. Чтобы ты не забыл, как твои предки грызли соблазнительные яблоки в райских чащах!..

Может, они, те яблоки, не такие и кислые были, но с наших затылков оскомину хорошо сгоняли.

Особый трепет на меня нагоняли двунадесятые праздники. Высоченный, грузный законоучитель подходил сбоку, засучив по локоть широкий рукав, грозно спрашивал:

— Когда было вознесение господа нашего Иисуса Христа?

Моя душа со страху уходила в пятки, а пятки прилипали к школьному полу. Отец Иоанн, невзирая на высокий сан, пятерней отрывал меня от пола и вместе с сапогами возносил до самого потолка…

Но небеса меня не принимали. Между небом и землей я срывался и звонко падал на пол.

Держа в руках вырванные волосы, пастырь духовный с укором качал головой: