Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений

Романы «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» и «О дивный новый мир» – довольно странные литературные близнецы. Большое количество читателей знакомятся с романами приблизительно в одном возрасте. Зачастую их читают с небольшим промежутком друг от друга, так как они считаются классическими утопическими романами, и поэтому их считают «соперниками». Можно даже подумать, что авторов романов попросили сделать прогноз будущего, а теперь читатели должны решить, какое из этих предсказаний более правильное. Удовольствие или наказание? Секс или смерть? Глоток сомы или удар сапогом в лицо? Так кто же из авторов создал картину, более соответствующую действительности?

Хаксли пытался задним числом перепозиционировать «О дивный новый мир» в качестве серьезного предсказания и писал Оруэллу: «Мне кажется, что ужасам “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертого” суждено превратиться в кошмар мира, больше напоминающего тот, который я представлял себе в романе “О дивный новый мир”»⁸¹. Его роман был написан в стиле сатиры Свифта. Работая над романом во Франции летом 1931 года, он писал в письме: «Я пишу роман о будущем, об ужасах уэллсианской утопии и восстании против нее. Очень сложно. Моего воображения с трудом хватает для этого предмета»⁸². Действительно, в романе «О дивный новый мир» достаточно идей Уэллса, которые Хаксли сделал мрачными или над которыми посмеялся. Он и до этого высмеивал Уэллса в романах «Желтый хром» и «Контрапункт», в личных беседах отзывался о нем как о «довольно отвратительном и вульгарном человечке»⁸³ и написал несколько эссе, в которых сетовал на технологический прогресс. «Люди больше не развлекают себя творчески, а сидят и пассивно развлекаются механическими устройствами»⁸⁴, – жаловался Хаксли в «Черве Спинозы». Эпиграфом к роману стали слова философа Николая Бердяева: «Но утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучительный вопрос, как избежать окончательного их осуществления»⁸⁵.

Хаксли писал свой роман в несколько иную эпоху, чем Оруэлл. Хотя Муссолини и Сталин уже были у власти, эра тоталитаризма только начиналась. Кроме прочего Хаксли не имел в виду Европу, когда писал свой роман. В 1926 году он приплыл из Азии в Калифорнию и взглядом сноба в течение нескольких недель исследовал Америку в самый пик десятилетия, отмеченного необычайной популярностью джаза. На борту корабля он нашел книгу Генри Форда «Моя жизнь, мои достижения», которая подсказала ему основу описанной в романе механизированной религии фордизма. Он планировал когда-нибудь вернуться в США, «чтобы просто узнать все самое худшее, что периодически следует делать»⁸⁶.

Жителями Мирового Государства у Хаксли (выражение, заимствованное у Уэллса) управляют не при помощи дубинки и кнута, а при помощи наркотиков, гипноза, развлечений и генетически манипулированной кастовой системы, высшими в которой являются элита Альфа-плюсовиков, на самой низшей ступеньке социальной лестницы стоят рабочие Эпсилоны-минусовки. В романе присутствуют небоскребы, застежки-молнии, жвачка, «сексофоны» и «ощущалки» (feelies) (тактильные версии голосовых телефонов). Пребывание в Америке оставило в романе свой след, например Хаксли называет Лос-Анджелес «городом Мрачной Радости»⁸⁷. Последние двадцать шесть лет своей жизни писатель прожил в Калифорнии, но первые впечатления были не самыми приятными: «Все сплошное движение и шум, словно вода, вытекающая из ванны в канализацию»⁸⁸. Впрочем, сатира Хаксли «уколола» не только Америку. Он посмеялся над Фрейдом, Кейнсом и, при помощи «резервации для дикарей», над романтическим примитивизмом своего покойного друга Дэвида Герберта Лоуренса. Хаксли именами героев создает аллюзии на известных бизнесменов, марксистов, ученых, психоаналитиков и политиков, намекает на то, что все великие движения ведут к одинаковой цели.

Книга усложняется еще тем, что самого Хаксли привлекали некоторые из идей, которые он высмеивал. Как и его брату Джулиану, Олдосу нравилась евгеника, а экономический кризис, ударивший по Англии во время его работы над романом, подтолкнул к мысли, что потеря некоторых свобод может быть ценой, которую необходимо заплатить за торжество порядка над хаосом. Как выразился главноуправитель Западной Европы Мустафа Монд: «Какой смысл в свободе, красоте или знании, когда вокруг тебя взрываются бомбы с антраксом?»⁸⁹