Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений

Оруэлл до некоторой степени высоко оценил роман «О дивный новый мир». У него сохранились приятные воспоминания о том, как в 1918 году ему в Итоне преподавал Хаксли. Один сокурсник утверждал, что именно Хаксли привил Оруэллу «вкус к словам, а также их точному и серьезному значению»⁹⁰. Но Оруэлл с подозрением относился к удовольствиям и боялся боли, поэтому его не убедила описанная в романе Хаксли тирания удовлетворения. В 1946 году он жаловался: «Нет садизма, стремления к власти, никакой жестокости. У тех, кто находится наверху, нет никакой сильной мотивации для того, чтобы там оставаться, и хотя все бессодержательно счастливы, жизнь стала настолько бесполезной, что сложно поверить в то, что такое общество будет долговечным»⁹¹. В его собственной антиутопии нет ни свободы, ни счастья. Там нет ничего блестящего. Каждому из писателей версия будущего своего коллеги казалась малореальной. Общих черт в романах мало, разница между произведениями огромная, и тем не менее в обеих книгах общим является одно: судьба пролов.

Описание жизни пролов у Оруэлла является, пожалуй, самой неубедительной частью романа. Сложно поверить в то, что стремящийся к абсолютному контролю режим спокойно позволяет 85 процентам населения существовать без надзора полиции мыслей и телекранов. Как показал опыт России и Германии, тоталитаризм невозможен без участия масс. Оруэлл сатирически описал две несовместимые политические системы. Все, что связано с партией, представляет собой тоталитаризм, а мир пролов – это карикатура капитализма, функционирующего, правда, без лоска и излишеств, но похожего на общество в романе «О дивный новый мир».

В романе «Дорога на Уиган-Пирс» Оруэлл отверг политику «хлеба и зрелищ» (британского правительства), сознательно убаюкивающую массы дешевой едой, СМИ и потребительскими товарами. Он писал, что такая ситуация обусловлена «совершенно естественным взаимоотношением между необходимостью производителя иметь рынок и стремлением полуголодных масс получить дешевые паллиативы или полумеры»⁹². В романе «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» эта эффективная тактика доведена до совершенства. Пролов делают апатичными при помощи кино, бульварной литературы, порнографии, футбола, гороскопов, азартных игр и сентиментальных песен. Это их сома.

Пролы стали безопасными, но их не стоит окончательно сбрасывать со счетов. Оруэлл не был таким снобом, как Хаксли. Уинстон постепенно приходит к выводу, что пролы на самом деле в определенном смысле даже выше членов партии. Не потому, как ему сперва кажется, что они потенциально представляют собой революционную армию, а потому, что «они остались людьми. Они не зачерствели внутри»⁹³. Они не мертвы. Уинстон наблюдает за развешивающей белье женщиной. Женщина поет банальную песенку, которую услышала по радио, но в этой песне чувствуется что-то чистое и человеческое. «Птицы пели, пролы пели, партия не пела»⁹⁴. Интересно, о чем же эта на первый взгляд бессмысленная песенка? О любви, мечтах и неисчезающих воспоминаниях. Благодаря этой простой, глубоко человечной песне Уинстон приходит к следующей мысли: «Если есть надежда, то больше ей негде быть: только в пролах»⁹⁵.

Роман «О дивный новый мир» стал первым бестселлером-антиутопией, и само почти шекспировское название романа стало узнаваемым и часто употребляемым. Член парламента от лейбористов Хью Далтон в шутку назвал непопулярное выступление Клемента Эттли в 1939-м «туманным новым миром»⁹⁶. В 1940-м журналист Малкольм Маггеридж назвал конфликт нацизма и коммунизма «противостоянием дивного нового мира с дивным старым миром, когда оба мира грозят друг другу одним и тем же оружием»⁹⁷. В романе «Да здравствует фикус!» Комсток представляет себе социалистическое общество как «что-то типа “О дивного нового мира” Олдоса Хаксли, но только не такого занятного»⁹⁸. Успех романа вызвал новую волну произведений в стиле футуристической сатиры. Даже Конноли написал милый рассказ «Год девятый», действие которого происходит в тоталитарном государстве, в котором с неоновых вывесок смотрит лицо Нашего Вождя, а по улицам ходят военные цензоры, уничтожающие «дегенеративное искусство»⁹⁹, оставшееся от старого режима.

А как, интересно, отнесся Уэллс к роману Хаксли? Вскоре после выхода книги Олдос Хаксли отобедал с Уэл-л сом на французском побережье, после чего написал, что старик, «боюсь, был не особо доволен книгой»¹⁰⁰. Именно так оно и было. Позднее Уэллс писал, что роман его «очень разочаровал. Писатель такого уровня, как Хаксли, не имеет права предавать будущее, как сделал в этой книге»¹⁰¹.