Минос, царь Крита (СИ)

— Итак, ты уже против. Хоть и готов склониться на мою сторону! Раз! — рассмеялся Зевс, загибая толстый, короткий палец на правой руке. — Посейдон будет против — что бы я не предлагал, он всегда против. А Минос ему крепко досадил. Два! Разумеется, владыка вод приведет Амфитриту. Три! Посмеет ли светлая Персефона быть согласной со мной, если ты против? Не думаю. Четыре! Я не сержусь на нее. Она поступает, как полагается примерной жене. И Деметра отдаст голос против, ибо не пожелает огорчить свою дочь. Уже пять! И вот эти две богини не изменят своих взглядов, потому что не склонны признавать, что их помыслы могли быть ошибочными. Аполлон вечно строит мне козни — и он возвысит голос против! Шесть! Геката не захочет видеть Миноса среди живых. Семь. Мойры — их трое! Десять!

Теперь настала моя очередь загибать пальцы.

— Мойр можно считать заедино. — тихо возразил я. — Итого — восемь. Найди девятерых — и ты победишь. Ты, светлая Гера, твоя супруга. Кроткая Гестия, всепобеждающая Афродита, совоокая Афина, Гефест и Арес, Артемида, Гермес, Дионис… Десять! Пообещай Аполлону бессмертие для Асклепия — будет одиннадцать против семи.

— И все же, я не могу поручиться, что твои расчеты верны, мой брат, — что ни говори, а Зевс не глуп. Ему ли не знать, сколько у него противников на Олимпе. Я их тоже знал.

И надеялся склонить на свою Аполлона (пообещав ему то же самое, кстати, потому что Асклепий — тоже бог, и, в отличие от Миноса, бог живых), Гермеса, Гестию и Диониса, который всегда был недоволен тем, как Зевс обходился с Миносом.

— А если все же не удастся склонить богов на свою сторону…

— Тогда? — заинтересовался Зевс, подымая широкую бровь.

— Я скажу, что не пристало решать судьбу человека, не спросив его воли.

— Воли человека? — изумленно расхохотался Зевс. — Воли смертного?!

— В моих владениях воля смертного учитывается всегда. И у мойр эти слова не вызовут подозрений. Хочешь, я с самого начала заведу об этом разговор? Ну, неужели ты полагаешь, что столь любящий жизнь человек, как Минос, изберет Аид, предпочтя его Олимпу? — я снова посмотрел прямо в глаза брату.

— Ты хочешь направить гнев мойр на сына Европы? — озабоченно уточнил Зевс. Что ни говори, а Миноса он действительно любил. И желал ему блага. Вся беда была лишь в том, что он никогда не мог представить, что люди или боги могут искать иного счастья, чем он: вне богатства, могущества, власти, почестей.

— Миносу не привыкать сносить удары судьбы. После того, что довелось ему изведать при жизни, он вряд ли сильно опечалится из-за козней, что смогут строить дочери Никты и Эреба обитателю Олимпа. К тому же, неужели ты оставишь его без своей защиты?

— Никогда, о, возлюбленный брат мой, — согласился Зевс, — Без защиты и без даров своих.

Он задумался, величаво хмуря брови. Я невольно залюбовался братом. У него было такое значительное, мудрое лицо, когда он думал. Просчитывал варианты. И, разумеется, нашел самое слабое место в моих доводах.

— Мойры могут сказать, что Минос видел Олимп, но не видел твоего царства. И, чтобы решение его было разумным, мы будем вынуждены показать ему Аид. А ни от кого не секрет, мой брат, что смертные знают о нем ничтожно мало. Про Асфоделевые луга, где бродят те, кому и на земле было в тягость жить. И Земли блаженных, на которые попадают избранные. Ну, еще про Медный Порог, где карают преступников. Но я то знаю про Тартар. И, на мой взгляд, он ничем не отличается от мира живых людей. А если он увидит твой Тартар, боюсь, что у него не будет уже оснований бояться смерти.

Я усмехнулся. Брат мой, конечно, умен. Но я предвидел это возражение и воскликнул со смехом:

— А я не буду показывать ему Тартар! Лишь Асфоделевые луга и Медный порог. Неужели ты полагаешь, что вид распятого Тития, Тантала, терзаемого голодом и жаждой посреди изобилия или Сизифа способен вселить в кого-либо надежду?

И снова посмотрел Зевсу в глаза. Потому что надеялся на то, что Минос предпочтет общество тех, кто терзается на Медном пороге обществу Зевса и Ганимеда.

У меня были основания так думать. Я пристально следил за царем Крита, и проникал в его помыслы, читая в сердце царя многое. Я видел, что он не столько утомлен годами своей жизни, сколько пониманием, что воля Зевса оказалась гибельной для его земли, благословенного острова Крита, лежащего посередь виноцветного моря. Я чувствовал горечь желчи, которой исходила печень великого и мудрого царя. Знал, как яростно бьется его сердце, когда он снова и снова подчиняется воле отца своего, Зевса. Ведал, сколь тяготится он властью анакта всех богов, и как истерзана его душа. И это заставляло меня полагать, что он не захочет бессмертия ценой вечного служения Зевсу. А обитатели Медного Порога, при всех физических мучениях, обладали тем, что Минос ценил — они сохраняли память. А если Минос сохранит свой разум и воспоминания — он получит то, чего не имел при жизни. Свободу.

Мне казалось, что Минос — из тех, кто готов за свободу терпеть лишения, нищету и даже физические муки.