Минус шесть

Цецилия надела котиковое манто, горностаевую шапочку и взяла серебряную сумочку. Спускаясь в лифте, она посмотрела в зеркало и заметила, что под ее глазами покраснела кожа. Она вынула золотую пудреницу и тщательно запудрила красноту. Цецилия любила быструю езду, и, чтобы вернуть жене хорошее настроение, Фишбейн нанял лихача. Лихач откинул меховую полость, усадил супругов, натянул вожжи, и черная кобыла заиграла под белой попоной.

Карасик встретил их с трогательной учтивостью, провел в приемную, где попрежнему веерами были развешены портреты и групповые снимки, в которых на первый план выпирал сам доктор.

Цецилия смотрела на портреты, плохо разбирала надписи, и Карасик охотно помогал ей.

— Это мой пациент — Оболенский, Петр Ерусланович! Лучший исполнитель Фигаро! Интересный человек! Теперь он поет в Париже! Смотрите, какой почерк: «Дорогому и многоуважаемому доктору Карасику — спасибо за то, что спасли жизнь и ангажемент. Артист императорского Большого театра такой-то!» А это — Клавдия Николаевна Пелешова: слыхали о такой? Очаровательная блондинка! Теперь она в Вене! Видите: «Доктор, вы пришли, увидели и победили! Ваша пациентка, балерина оперы Зимина…».

— Она удивительно похожа на жену Наума! Правда, Арон?

— До талии похожа, а выше не совсем!

— Кстати, — спросил Карасик, — а где сейчас ваш брат?

— Он через месяц выезжает из Берлина.

— Мой муж никогда не пригласит к нам кого-нибудь из художественного мира, — сказала Цецилия и вздохнула. — Когда нужно итти в театр, так он начинает меня пилить, как скрипку!

— Что, мы редко бываем в театре? — запротестовал Фишбейн. — Кажется, мы недавно ходили на «Гоп-са-са», потом были на «Колдунье».

— Вам понравилась «Колдунья»? — спросил Карасик.

— Что колдунья? Почему колдунья? Какая-то половина мужчины, половина сороки: скачет и прыгает, прыгает и скачет!

— А идея?

— Этим футуристам нечего делать, так они издеваются над религией и над богатыми людьми!

— Вот мы видели «Габиму» с участием Цемаха!

— О! Это другое дело, — подхватил Фишбейн, — настоящий театр! Видно, что люди стараются показать все еврейское: свадьба, цадик, хасиды, нищие, синагога!

— Арон, знаешь, в этой синагоге все-таки не хватало кантора!

— Кантора? Наш кантор берет за один выход столько, сколько все артисты за все выходы вместе!

Карасик предложил выпить кофе по-турецки. Он вынул японские чашечки, на чашечках из-под зонтов выглядывали гейши, и старый японец делал харакири. Фишбейн поднял чашечку на свет, она просвечивала, и он залюбовался ею.

Карасик сказал, что дарит ему сервиз. Фишбейн отказался, но осмотрел еще раз чашечку и намекнул, что он не прочь бы купить дюжину подобных. Карасик обиделся, напомнил, что он — родственник, и велел горничной запаковать сервиз. Цецилии стало досадно, что ее обошли. Выпив кофе, она пошарила глазами по комнате и облюбовала стоящую на этажерке шкатулку черного дерева с золотой инкрустацией. Карасик поставил шкатулку перед ней, она подняла крышку и вздрогнула: на нее смотрели черные впадины черепа. Она захлопнула крышку и прикусила губу. Карасик откупорил бутылку старого бенедиктина и щедро угостил своих родственников. Фишбейн повеселел, заговорил о политике, но Цецилия не забыла, зачем пришла:

— Знаете, мосье Карасик, мы недовольны Берточкой!

— Да, Додя совсем потерял голову, — подтвердил Фишбейн и, видя удивленное лицо Карасика, подумал: — Играет, мерзавец, определенно играет!

— Не понимаю, на что вы намекаете? — спросил Карасик, еще сильней удивляясь. — Берточка мне ничего не говорила!

— Она ему ничего не говорила! — воскликнула Цецилия. — Что же, по вашему, Берточка, — не тут сказано, — не калечка?

— Зачем так резко! — проговорил Карасик. — У нее была на правой груди саркома и ее оперировали!

— О-пе-ри-ро-ва-ли? — повторили в один голос супруги и взглянули друг на друга.

— Я тоже мать, — решительно начала Цецилия, — и меня очень интересует, почему вы этого не говорили до свадьбы? Или вы думаете, что вы умник, а мы с Ароном дураки? Арон, не молчи же!

— Мы коммерсанты и будем говорить прямо, — поддержал жену Фишбейн. — То, что вы недавно дали Берте, то я дал моему сыну раньше! Посчитайте, сколько мне стоило девять лет среднего образования, потом высшего, все эти репетиторы, гувернантки, солдатчина!

— Не забывайте, — защищался Карасик, — Берточка — дочь доктора!

— Подумаешь! — взмахнула руками Цецилия, — доктор — какая личность!

— Погоди, Цилечка! — остановил ее Фишбейн. — Верно, вы — доктор, но у вас не докторская специальность! Вы понимаете, что мы, слава богу, живем в советской республике, и завтра же Додя может дать полный развод вашей дочери!

— Я тоже желаю счастья нашим детям, — мягко заявил Карасик, отступая. — Мы же с вами, как-никак — европейцы! Зачем вы хотите разбить молодую жизнь? — И, не дожидаясь ответа, он полез в боковой карман, достал несколько футляров и продолжал, открывая их по очереди: — Я приготовил подарки и не успел передать: вам; мехутн, старинный хронометр, обратите внимание на золото и на бой!.. А вам, мехутонестэ, — королевский кулон, шестнадцать карат, ни одного пятнышка!