Минус шесть

Фишбейн пощупал крышку часов, нажал репетир, послушал бой и похвалил. Цецилия надела на грудь кулон и улыбнулась себе в зеркало:

— Он больше моего, как ты думаешь? — спросила она, повернувшись к мужу.

— Очень больше, — успокоил ее Фишбейн и, положив хронометр в футляр, спрятал его в карман.

Фишбейн прикинул в уме общую стоимость кулона и часов, не забыл об японском сервизе, и подумал, что, в сущности, Карасик — порядочный человек. Другой бы просто напросто согласился на развод и потребовал обратно два стакана бриллиантов. Фишбейн никак не мог бы их отдать, потому что камни были давно пущены в оборот. Он поблагодарил доктора и признался:

— Мне очень неприятно, что мы имели с вами такой разговор. Я и жена постараемся повлиять на Додю. Правда, Цилечка? Конечно, — почти запела Цецилия. — И вы, мехутн, поговорите с Додей. Он считает вас передовым деятелем.

Горничная принесла упакованный в корзине из-под яиц сервиз. Фишбейн завернул корзину в газету, перевязал ее веревкой, как кусок дорогого шелка, и, подняв на пальце, заявил:

— Вот вам заграница: большой сервиз — легче пуха!

Когда супруги выходили от Карасика, их радушное настроение подогрелось действием бенедиктина. Цецилия спускалась боком, держась за перила и медленно переставляя ноги; Фишбейн шел сзади, неся корзину, и уверял жену, что она своей походкой волнует его.

Они шли по Петровке. Улица опустела, но витрины магазинов были ярко освещены. Супруги смотрели на каскады разноцветных материй, белья, верхней одежды, на радугу оранжевых цветов, драгоценных камней, лоснящихся мехов, узкогорлых бутылок вина, кустарных игрушек, конфект и шоколада. Фишбейн чуть ли не впервые столкнулся со всем этим лицом к лицу, и самолюбие старого купца ужалило его в сердце:

— Настоящие маги и волшебники! — воскликнул он. — Действительно, у них есть товар, но покупателя у них нет. Приличный человек к ним не пойдет, а их брат не имеет денег. Если бедняк и купит что-нибудь, так это будет такой дрэк, что он через два дня побежит к нам. Мы его умаслим и всучим тот же дрэк, но под другим названием и дороже!

Цецилия не слушала мужа, она была занята своими мыслями, и, дав мужу высказаться, взяла его под руку и проговорила:

Додька не понимает, что за человек доктор! У него столько везде напихано, что Додька может всю жизнь прожить без всякой заботы. Берта для него — прямо клад!

— Я вообще не понимаю Додю! — ответил Фишбейн, крепко прижимая руку жены к себе. — Что он так волнуется! Как-будто мужчина должен жить с женской грудью, а не с женщиной!

3

Пять лет Фишбейн обходил все рифы и мели, пять лет думал о завтрашнем дне, чтобы на завтра думать о следующем. И вот поставили перед ним самый простой барьер: жилтоварищество, — сказали: «гоп», — и как Фишбейн ни тужился, ни понукал себя, — не мог перепрыгнуть. У него ли не было знакомых? Задыхаясь под тяжестью шубы, он бегал по учреждениям, тормошил людей, имеющих и не имеющих отношение к жилищному вопросу, и они выслушивали, сочувствовали и спрашивали его о здоровьи. Фишбейн понял, что на этот раз никто не поможет ему. С разбегу он подумал, что жилтоварищество дома № 2/11 по Никитскому бульвару — самый сильный зверь в Москве, и, не видя исхода, пошел прямо в пасть зверю.

Ступин принял его вежливо, предложил папиросу и, словно речь шла о давно решенном вопросе, сказал:

— Хорошо, что пришли! Мы выписали по месяцам недостающие суммы. Когда будете платить?

Фишбейн прочел выписку и увидал, что все недочеты произошли по вине казначея. Он обругал Лаврова черносотенцем и попросил привлечь его к ответственности. Но Ступин отказался:

— Вы работали вместе! Где он виноват, где. вы, нам трудно разобраться. Мы подадим на вас, а вы укажите на него!

Эта фраза добила Фишбейна: чтобы доказать вину Лаврова, надо было вызвать свидетелей, а Фишбейн не мог ни на кого рассчитывать. Бывшие члены домкома, завидев Фишбейна, спешили скрыться или делали вид, что в этот момент их интересует небо, фонарь, ворона, — все, что угодно, кроме самого Фишбейна. Хухрин — единственная опора Фишбейна, — испугался, взял взаймы денег и уехал на Украину. Конечно, штабс-капитан мог показать в пользу Фишбейна, но какой вес имели бы его показания, если у него, по выражению Ступина, рыльце было в пушку.

С этого дня Фишбейн начал торговаться. Он не пропускал ни одного приема Ступина и ни одной цифры на выписке. Когда перед ним раскрывали протоколы домкома, под которыми стояла его подпись, возражения его разлетались в пух и прах. Фишбейн применил всю свою опытность в бухгалтерии и весь свой навык в уговаривании. Он жонглировал курсовой разницей, выторговывал каждую копейку и требовал рассрочки и скидки.