Минувшее

Раима старалась во всем помогать матери. Очень трудно было девочке ходить в очередь за хлебом в ларек, находившийся на дальней улице. Кроме того, надо было с вечера занимать очередь за утренним хлебом и в ночь два раза бегать на перекличку. В шесть утра очередь уже выстраивалась, хотя хлеб привозили в девять. Раима выстаивала часами у хлебного ларька. Озлобленные люди, не считаясь с возрастом, старались вытеснить девочку из очереди. Раима цепко держалась за железные перила, огораживающие окно ларька. Было мучительно чувствовать, как мерзнут ладони даже через намотанные на руки тряпки. А голой рукой — не дотронься, примерзнет. Стыли ноги. Мороз заползал под старенькую одежонку, знобил все тело. Но Раима знала: дома голодные дети и мать, измученная ночной работой. Надо терпеть! И она терпела.

Давно семья не ела лепешек из пшеничной или ячменной муки. Покупали джугару, мололи на ручной мельнице на неделю и пекли лепешки. Они были темные и горьковатые. Но голод не разбирает. Если бы таких лепешек поесть вволю! Так шли месяцы. Старшие девочки уже ходили в школу. Учились охотно, особенно Раима. Когда она стала бегло читать, мать не могла нарадоваться. Часто, усадив ее рядом с собой, заставляла читать книги. Новый неведомый мир открывался перед Нарджан.

— Мамочка, ты так любишь книги! Почему не училась сама?

— Родители меня не учили, считали это лишним, а когда я стала взрослой, попробовала ходить в ликбез.

— Ну и что?

— Пошли дети, болезни, да и Рахман запретил, Он и вас не хотел учить, считая, что женщине не следует ничего знать.

— Теперь тебе никто не запретит. Хочешь я буду тебя учить?

— Хочу, доченька, очень хочу, да и тебе будет польза.

Тяжелое детство было у детей Нарджан. Но любовь матери и дружба между сестрами скрашивали жизнь, полную забот. Правда, иногда, когда дети встречали вторую жену своего отца в бархатной, бирюзового цвета парандже и нарядных братьев, девочки завидовали этому благополучию. Они мечтали хотя бы об одном лоскутке бирюзового бархата для своих неказистых кукол. А кукол они делали сами из старых чулок, набитых ватой, с волосами из черных ниток. А глаза и брови рисовали чернилами. О, как бы украсил их кусочек бархата! Если мать слышала сетования девочек, она стыдила их, учила быть гордыми, не завидовать.

— Вы должны быть новыми людьми, честными и стойкими. Зависть порождает в человеке злобу, а злоба делает его зверем.

Поучения матери формировали детские характеры. Дочери росли трудолюбивыми, выносливыми и закаленными.

…Наступила ранняя весна сорок пятого года. С фронта приходили радостные вести, советские войска били врага уже в его логове. Города, освобожденные от фашистов, залечивали раны. Близился конец войне.

Однажды в калитку решительно постучали. Саида открыла и привела отца. Нарджан удивленно взглянула на него. Он вежливо поздоровался и протянул детям принесенный сверток с гостинцами.

— Я по делу. Хочу с вами, Нарджан, посоветоваться, — проговорил смущенно, при этом поглаживая по голове младшую Акчагуль.

— Садитесь, Рахман-ака. Расскажите, что у вас случилось?

— Вот гляжу я на вас, пять лет поднимаете сами троих детей. Время трудное, а у вас дети чистые, учатся, в доме порядок. Народ хвалит ваше воспитание. А у меня три сына, денег я добываю больше вашего, а дома — сказать страшно: грязь, беспорядок, дети не ухожены, грязные, голодные, капризные. Жена все равно что овца: сколько ей ни говори, не понимает, только глазами хлопает. Плачет и все жалуется, что денег мало, не хватает. На плохое здоровье жалуется, работать не хочет. Сегодня сказал ей, что дам развод, пусть собирается к отцу.

— О детях, о сыновьях вы подумали, Рахман? Вы всегда мечтали о сыновьях, — с горечью проговорила Нарджан, вспомнив побои. Сильно постаревший Рахман сидел, нахохлившись, уныло глядя перед собой. В сердце Нарджан закипал гнев. Вспомнились все его упреки, злоба, истязании.

— Вот что я надумал, — заговорил тихо Рахман, — хочу вернуться к вам. И сыновей возьму, вы лучше их воспитаете. А при матери они как беспризорники. — Рахман умолк и с тревогой ждал ответа, глядя на задумавшуюся бывшую жену. Потом торопливо сказал:

— Вы не беспокойтесь, я теперь пью очень редко. В доме будет полный порядок при вашей заботе. А драться никогда не буду, выучили вы меня, помню.

Они еще помолчали. Наконец Нарджан сказала:

— Вы говорили, а я слушала. Все взвешивала, думала. Нет, нехорошо вы решили. Нельзя отнимать детей у матери, нельзя! Ваша жена тупая, неграмотная женщина, но вы сами хотели иметь такую жену. Нет, разводиться вам нельзя! Сыновья вырастут, что скажут: «Вымотал силы у матери, бросил ее, а нас лишил материнской заботы». Что вы ответите им? Нет, нельзя вам выгонять жену. Надо думать о будущем.

Нарджан искренне жалела жену Рахмана, а ему не доверяла. Одна мысль, что этот своенравный, жестокий человек опять начнет здесь распоряжаться, приводила ее в ужас. Как хорошо, что она услала старших девочек. Не следует сеять смятение в их душах. Она сказала Рахману: