Мёртвые возвращаются

– Струсил? – усмехается Улаф. – Да, что касается дома тридцать семь, я всегда трусил.

– Кто такая Алина? – спрашиваю я.

Улаф уставился в свою чашку, будто что-то в ней ищет.

– В том доме жили Алина с мужем. Там она родила сына. Ужасная история.

– Что произошло? – спрашивает Ида.

– Сын умер через несколько дней после рождения в той комнате, где сейчас живёт Гард. Синдром внезапной младенческой смерти. Но Алина отказалась в это поверить. Ни священнику, ни доктору не удалось убедить её, что младенец, которого она качает на руках, больше не дышит. Несколько дней в той комнате она пела песни своему мёртвому сыну. Она мыла и пеленала его, как если бы он был живой. Но в конце концов она осознала правду, и эта правда привела её в ярость. Она прокляла священника. Прокляла доктора, своего мужа, всё вокруг. Чтобы воссоединиться со своим малышом, она собрала все свои вещи и повесилась в подвале. Её муж замуровал комнату, где она повесилась, уехал из Ботсвика и никогда не возвращался.

Господи, думаю я и чувствую, что мне стало тяжело дышать. Кажется, что кто-то схватил меня за горло и душит.

– Он замуровал её в подвальной к-комнате? – слышу я свой шёпот.

– Он стыдился её поступка, считал её плохой христианкой, – говорит Улаф и перед тем, как продолжить, надолго замолкает. – Я знаю, вы нашли сундук в той комнате, Хенрик. Все, кто въезжает в этот дом, находят вещи Алины.

– А п-почему вы нам ничего не сказали?

– Наверное, я думал… – Он откашлялся. – Наверное, я думал, что они ошибались. Мой отец, моя мать, все остальные. А если бы я сказал вам что-нибудь подобное, вы бы сочли меня выжившим из ума стариком.

– А что они г-говорили? Ваши родители? – спрашиваю я, хотя понимаю, что боюсь услышать ответ.

– Говорили, что её труп в подвале нашли очень нескоро, что Алину похоронили слишком поздно. Она умерла в такой злобе, что не смогла перейти в жизнь после смерти. – Улаф по-прежнему смотрит в свою чашку. – Призрак Алины был ужасающим зрелищем: в той же ночной рубашке, в которой она повесилась, длинные чёрные жидкие волосы… Говорят, она была не в себе ещё до смерти мальчика. Она занималась всякой чертовщиной вроде чёрной магии и поклонения дьяволу. – Улаф выдавливает из себя смешок и качает головой: – Думаю, родители рассказывали мне всё это, чтобы я испугался и не выходил из дома после наступления темноты.

Я встаю:

– Что мне д-д-делать, Улаф? Моя семья вот-вот погибнет.

Улаф качает головой:

– В месте, где жило столько ненависти… – Он медлит. – В месте, где жило столько человеческой ненависти, всегда будет править ненависть.

Мы с Идой переглядываемся.

– Комната Гарда особенно опасна. Там умер ребёнок. Присутствие ненависти и смерти там должно ощущаться сильнее. Честно говоря, я не понимаю, почему она никак не повлияла на тебя.

– А сундук?

– Да, сундук, – кивает Улаф. – Скорее всего, это её способ добраться до нас. Забраться сюда, – он касается пальцем головы. – Она играет с вами. Забирается в голову животным и людям.

– Что мне делать, Улаф? Вы должны нам помочь!

– И какое отношение ко всему этому имеет Герхард? – спрашивает Ида, чуть не выплёвывая слова.

– Я был там, – шепчет Улаф.

– И чт-то? – не понимаю я.

Внезапно Улаф смотрит на меня округлившимися глазами:

– Я был там, когда Герхард сделал это с детьми. Я был первым, кто прибыл на место преступления в тот дом.

– И?..

– Уезжайте оттуда, – говорит Улаф. – То, что ползает, дышит и живёт в его стенах, никогда не умрёт.

Глава 31

Мы выходим из дома Улафа и видим, что пояс тумана стал ещё гуще, если такое возможно. Толща облаков всего за час наползла на сушу, и с парковки у магазина я даже не вижу дома на холме.

То, что ползает, дышит и живёт в его стенах, никогда не умрёт.

– С тобой всё в порядке, Хенрик? – Ида кладёт руку мне на спину. – Ты побелел.

– Я чувствую себя совершенно беспомощным, – мой голос глух, его словно поглощают наползающие со всех сторон белые стены. – Что нам делать?

Она стоит в задумчивости.

– Посидеть на берегу.

– Что?

– Да, – говорит она и внезапно воодушевляется. – Я обещаю, это поможет. Каждый раз, когда я не знаю, что делать, я иду туда.

– А как же Гард? – говорю я. – Как же дом?

– Сейчас не стоит совершать поспешных поступков.

Я смотрю на часы в мобильном. До возвращения папы и Гарда остаётся ещё несколько часов, у меня есть немного времени. Мама справится одна, так ведь? Я механически киваю Иде, и вот мы уже идём по высокой траве. Фьорд перед нами совсем белый: кажется, что весь Ботсвик накрыт дымом из фабричной трубы. Никогда не видел ничего подобного. Туман такой плотный, что хочется его потрогать.

Мы усаживаемся на наши обычные места, и у меня вдруг появляется ощущение, что мы сидим здесь в последний раз. По спине пробегает холодок, а туман почти незаметно подбирается всё ближе. Что-то вот-вот пойдёт совсем не так.

Я поворачиваюсь к Иде. Зелёные глаза сверкают. Губы на белоснежной коже кажутся ярко-красными. В следующий миг наши глаза встречаются.