Мир без конца

– Теперь молчи! – Томас резко встал. Мердоу подался назад. Рост Лэнгли, воинская выправка, внезапный громкий окрик заставили бродячего монаха заткнуться, что случалось нечасто. – Я никогда не отвечал на вопросы о своем прошлом. – Томас понизил голос, и все братья притихли, стараясь не пропустить ни слова. – Не собираюсь делать этого и теперь. – Он ткнул пальцем в Мердоу: – Но этот червь… напомнил, что, стань я вашим приором, расспросы не прекратятся. Монах может хранить в тайне былую жизнь, но приор другое дело, теперь я это понимаю. У приора могут быть враги, а любая тайна – это слабость. Разумеется, слабость настоятеля может стать угрозой для аббатства. Я сам должен был сообразить, но злобный Мердоу успел раньше и побудил осознать: человек, который не хочет отвечать на вопросы о своем прошлом, не может быть приором. Поэтому…

– Нет! – воскликнул юный Теодорик.

– Поэтому я отказываюсь выдвигаться на предстоящих выборах.

Годвин глубоко, с облегчением выдохнул. Цель была достигнута.

Томас сел. Мердоу выглядел довольным. Все заговорили разом, пытаясь перекричать друг друга.

Наконец Карл стукнул кулаком по столу, и постепенно водворилась тишина.

– Монах Мердоу, поскольку у тебя нет права голоса, я прошу тебя нас оставить, – произнес регент.

Бродячий монах медленно, с торжествующим видом вышел.

Карл продолжил:

– Это полный крах. Мердоу был единственным кандидатом!

Теодорик воскликнул:

– Нельзя, чтобы Томас отказался!

– Но он уже это сделал.

Симеон сказал:

– Нужно найти другого.

– Да, – кивнул Карл. – Я предлагаю Симеона.

– Нет! – опять воскликнул Теодорик.

– Дайте мне сказать, – подал голос казначей. – Мы должны избрать того из нас, кто объединит всю братию против Мердоу. Я не гожусь. Молодые монахи против меня. Но, мне кажется, есть человек, который получит всеобщую поддержку.

Он развернулся и посмотрел на ризничего.

– Да! – вскричал Теодорик. – Годвин!

Молодые монахи ликовали, старшие, похоже, смирились. Годвин покачал головой, словно отказываясь даже отвечать. Все принялись стучать по столам и возглашать:

– Год-вин! Год-вин!

Наконец ризничий встал. Душа его пела, но лицо было строгим. Он воздел руки, призывая к тишине. Когда все умолкли, Годвин тихо, смиренно произнес:

– Я покоряюсь воле братии.

Все возликовали.

23

Годвин тянул с выборами. Граф будет недоволен их исходом, и ризничий хотел оставить Роланду как можно меньше времени на противодействие перед свадьбой.

Правда состояла в том, что Годвин попросту боялся. Он бросал вызов одному из наиболее влиятельных людей королевства. В Англии было всего тринадцать графов. Заодно с четырьмя десятками менее могущественных баронов, двадцати одним епископом и горсткой других именно они правили Англией. В парламенте, созываемом королем, они значились лордами, знатными людьми, а рыцари, джентри[41] и представители торгового сословия относились к палате общин. Граф Ширинг являлся одним из самых могущественных и влиятельных людей среди знати. И с ним-то посмел схватиться какой-то монах тридцати одного года, сын вдовы Петраниллы, занимающий жалкую должность ризничего Кингсбриджского аббатства, хуже того: схватился и побеждал.

Поэтому Годвин медлил, но за шесть дней до свадьбы Роланд топнул ногой и рявкнул:

– Завтра!

Уже съезжались гости. Граф Монмут поселился в госпитале, в соседней с графом комнате. Лорду Уильяму и леди Филиппе пришлось перебраться в «Колокол». Епископ Ричард въехал в дом приора к Карлу. Менее высокопоставленные бароны и рыцари заполнили постоялые дворы вместе со своими женами, детьми, сквайрами, прислугой и лошадьми. Город радовался прибылям, которые были так нужны после ничтожного дохода с последней шерстяной ярмарки под проливными дождями.

Утром в день выборов Годвин и Симеон отправились в сокровищницу – крошечную комнатку без окон за тяжелой дубовой дверью в библиотеке. Здесь, в обитом железом сундуке, хранилась утварь, используемая на особо торжественных службах. Ключ от сокровищницы всегда носил с собой казначей.

Исход выборов был предрешен – по крайней мере, так считали все, кроме графа Роланда. Никто и не подозревал, что события направил в нужное русло Годвин. Самому ему пришлось туго, когда Томас Лэнгли высказал удивление по поводу того, как монах Мердоу узнал о хартии Изабеллы.

– Он никак не мог обнаружить ее случайно: никто никогда не видел его в библиотеке, да и вообще хартия хранилась отдельно, – поделился Томас с Годвином. – Кто-то его надоумил. Но кто? О хартии знали только Симеон и Карл. Однако зачем им выдавать тайну? Вряд ли они желали помочь Мердоу.

Годвин ничего тогда не ответил, и Томас остался в недоумении.