Мир без конца

– Возможно. Но мы еще можем всего лишиться. Ты больше не говорил с епископом?

– Нет. Я напомнил ему про Марджери. Он испугался, но, похоже, недостаточно, чтобы в открытую пойти против отца.

– Нужно напугать его как следует. Если эта история выйдет наружу, его не пощадят. Он закончит мелким рыцарем, как сэр Джеральд, и будет коротать век иждивенцем аббатства. Неужели он этого не понимает?

– Может, думает, что у меня недостанет мужества его выдать.

– Тогда иди к графу.

– Господи! Роланд лопнет от ярости!

– Наберись смелости.

Петранилла всегда так говорила. Именно потому Годвин так и боялся встречаться с нею. Мать вечно требовала, чтобы он действовал смелее, рисковал отчаяннее, чем ему было по плечу. Но перечить ей сын не смел.

Петранилла продолжала:

– Если станет известно, что Марджери не девственница, свадьба не состоится. Роланд не захочет позора. Следовательно, он выберет меньшее из двух зол – тебя на должности приора.

– Но граф станет моим врагом по гроб жизни.

– Он станет им в любом случае.

«Слабое утешение», – подумал Годвин, но спорить не стал, поскольку понимал, что мать права.

В дверь постучали, и вошла леди Филиппа.

Годвин и Петранилла поднялись.

– Мне нужно поговорить с вами, – обратилась леди к Годвину.

– Позвольте мне представить вам мою мать Петраниллу.

Та поклонилась[42] со словами:

– Я лучше пойду. Вы, очевидно, пришли для сделки, миледи.

Филиппа с интересом посмотрела на нее.

– Если вам это известно, то, наверное, вы понимаете всю важность происходящего. Полагаю, вам лучше остаться.

Две женщины стояли друг против друга, и Годвин заметил, что они похожи: высокие, статные, властные. Филиппа, разумеется, моложе лет на двадцать и держится со спокойной уверенностью, отчасти даже насмешливо, что резко противоречит упорной решимости Петраниллы. Может, это оттого, что Филиппа замужем, а Петранилла вдова. Сильная леди Кастер являла свою волю через мужчину – лорда Уильяма, и Годвин вдруг понял, что мать тоже действует через мужчину – через него самого.

– Присядем, – сказала Филиппа.

Петранилла спросила:

– Графу известно, с какими предложениями вы к нам пришли?

– Нет, разумеется. – Леди даже всплеснула руками. – Роланд слишком горд и никогда заранее не согласится на то, что противная сторона может отвергнуть. Если Годвин примет мои предложения, я попытаюсь убедить графа пойти на мировую.

– Я приблизительно так и думала.

– Можно предложить вам рыбы, миледи? – спросил Годвин.

Филиппа нетерпеливо отмахнулась и начала говорить:

– В нынешних обстоятельствах проиграть могут все. Свадьба состоится, но без надлежащей пышности, и союз Роланда с Монмутом будет ослаблен с самого начала. Епископ откажется одобрить ваше избрание, и к улаживанию спора придется привлечь архиепископа. А тот, отклонив и вас, и Мердоу, назначит кого-нибудь третьего – скорее всего кого-то из своих людей, от кого захочет избавиться. Никто не получит желаемого. Я права?

Она обратила свой вопрос к Петранилле, и та утвердительно хмыкнула.

– Тогда почему бы не договориться между собою, не дожидаясь вмешательства архиепископа? – продолжила Филиппа. – Предложите кого-то третьего, да поскорее. Только, – леди устремила на Годвина указующий перст, – своего человека, который сделает вас помощником.

Годвин задумался. В таком случае ему не придется вступать в открытое противостояние с графом и доносить тому о неприглядном поступке его сына. Но это соглашение обречет его на пост помощника приора невесть на сколько времени, а потом, когда новый настоятель умрет, придется начинать все сначала. Несмотря на опасения, он решил отклонить предложение.

На всякий случай он прежде глянул на мать. Та едва заметно мотнула головой. Ей тоже не понравилось.

– Простите, но монахи сделали свой выбор, и его нужно уважать.

Филиппа встала.

– В таком случае я должна передать вам просьбу графа – это повод для моего появления здесь. Завтра утром он встанет с постели и желает осмотреть собор, дабы убедиться, что к свадьбе все готово. Вам надлежит встретить его в храме в восемь часов. Все братья и сестры должны присутствовать в праздничных облачениях, а храм надлежит подобающим образом украсить.

Годвин склонил голову, признавая правомерность просьбы, и леди Филиппа ушла.

* * *

В назначенный час Годвин стоял в неуютном пустом соборе.

Стоял один, без братьев и сестер. В храме не было никакого убранства, помимо скамей хора, которые стояли на своих местах всегда. Ни свечей, ни распятий, ни чаш, ни цветов. Неяркое солнце, которое этим летом нечасто показывалось из-за дождевых туч, слабо освещало собор холодным светом. Годвин сцепил руки за спиной, чтобы они не так дрожали.

Ровно в восемь вошел граф.

С ним были лорд Уильям, леди Филиппа, Ричард, помощник епископа архидьякон Ллойд и писарь отец Джером. Годвин тоже с удовольствием окружил бы себя свитой, но в свой рискованный план он монахов посвящать не стал. У братьев могло не хватить духа поддержать ослушника, и потому Годвин решился пойти на встречу один.