Мир без конца

– Какая у меня будет жизнь с безземельным батраком? – сердито спросила Аннет. – Я тебе скажу. – Она кивнула на мать Гвенды, стоявшую поодаль с Джоби и тремя малышами. – Стану как она: черной от забот и тощей, как помело.

Джоби вздрогнул и замахнулся на Аннет культей.

– Придержи язык, дерзкая девка!

Перкин загородил собою дочь и примирительно хлопнул в ладоши:

– Прости ее, Джоби, она сильно расстроилась. Девочка не хотела никого обидеть.

Вулфрик стоял на своем:

– Ничего не имею против Джоби, но я не такой, Аннет.

– Да такой же точно! У тебя нет земли. А он именно потому нищий, и ты будешь нищим, дети твои будут голодными, а жена твоя будет серой мышью.

Это была горькая правда. В трудные времена безземельные страдали первыми. Когда приходилось беречь средства, прежде всего увольняли батраков. Но все-таки Гвенде было трудно поверить, что хоть одна женщина на свете способна отказаться от возможности провести жизнь с Вулфриком.

Что ж, кажется, как раз так намеревалась поступить Аннет.

Юноша, похоже, наконец-то осознал это.

– Ты меня больше не любишь?

Он утратил всякое достоинство, унижаясь перед нею, и все же Гвенда любила его в этот миг сильно, как никогда.

– Любовью сыт не будешь, – бросила Аннет и вышла из церкви.

* * *

Через две недели она стала женой Билли Говарда.

Гвенда отправилась на свадьбу, как и все деревенские, кроме Вулфрика. Несмотря на скудный урожай, праздник удался. Благодаря этой свадьбе объединились два больших земельных надела: сто акров Перкина и сорок акров Билли. Более того, Перкин попросил Ральфа отдать ему земли отца Вулфрика. Если лорд согласится, дети Аннет станут владельцами почти половины деревни. Впрочем, Ральф уехал в Кингсбридж, пообещав принять решение по возвращении.

Перкин откупорил бочку самого крепкого эля, сваренного женой, и забил корову. Гвенда наелась и напилась от пуза – будущее виделось слишком зыбким, чтобы отказываться от сытного ужина.

Она поиграла с сестрами Кэт и Джоуни в деревянный мяч, затем посадила на колени маленького Эрика и стала ему петь. Через какое-то время к ней подсела мать.

– Что ты теперь будешь делать?

В глубине души Гвенда не простила Этну до конца, но они разговаривали, мать расспрашивала, проявляла заботу. Девушка все еще обижалась на мать за то, что та пошла на поводу у Джоби, но на вопрос ответила:

– Пока можно, поживу у Вулфрика в амбаре. Может, там и останусь.

– А если он уйдет… я хочу сказать, уйдет из деревни?

– Не знаю.

Вулфрик продолжал работать на земле своего отца, пахал жнивье и боронил землю, лежавшую под паром. Гвенда ему помогала. Нейт платил им как обычным батракам, поскольку доля будущего урожая таким не полагалась. Староста очень хотел, чтобы оба остались, иначе земля быстро придет в запустение, и они решили трудиться до тех пор, пока Ральф не объявит следующего держателя. А потом наймутся к кому-нибудь.

– Где Вулфрик? – спросила Этна.

– Думаю, ему не хочется веселиться на этой свадьбе.

– А между вами двоими-то что?

Гвенда пристально посмотрела на мать:

– Он говорит, что я его лучший друг.

– И что это значит?

– Не знаю. Но это ведь не значит «я тебя люблю»?

– Нет, – покачала головой мать. – Нет, не значит.

Девушка услышала музыку. Аарон Эпплтри наигрывал на волынке, голос которой то взлетал до визга, то опускался до едва различимого гула. Из дома вышел Перкин с двумя небольшими барабанами, привязанными к поясу. Начались танцы.

Плясать у Гвенды не было никакого настроения. Она с удовольствием поболтала бы со старухами, но те засыплют ее расспросами, как и мать, а ей не хотелось остаток дня разъяснять свое нелегкое положение. Вдруг вспомнилась последняя деревенская свадьба – слегка опьяневший Вулфрик, который высоко прыгал и обнимал всех женщин подряд, особо выделяя Аннет. Без него для Гвенды и радость была не в радость. Девушка передала Эрика матери и потихоньку ушла. Скип остался, прекрасно зная, что после таких пиршеств собакам перепадает немало вкусных объедков.

Гвенда пошла к Вулфрику, надеясь застать того дома, но никого не встретила. В прочном деревянном доме с опорами и балками, но без вытяжной трубы – эта роскошь была только для богачей, – она осмотрела обе комнаты внизу и заглянула наверх. Все чисто и прибрано, как при его матери, но это потому, что Вулфрик жил на кухне. Веяло холодом, было неуютно. Дом на семью остался без семьи.

Она прошла в амбар, забитый кормовым сеном на зиму и снопами ячменя и пшеницы, ждавшими обмолота, взобралась по приставной лестнице на сеновал, легла и через какое-то время заснула.

Когда Гвенда проснулась, было темно. Не имея представления, который час, полусонная, она вышла на улицу и посмотрела на небо. Из-за низких облаков выглядывала луна, и девушка прикинула, что сейчас час или два пополуночи. Пока она стояла у двери амбара, послышался плач.

Она сразу же поняла, что это Вулфрик. Гвенда всего раз видела, как он плачет: над телами родителей и брата в Кингсбриджском соборе. Он заходился от рыданий, что, казалось, разрывают его нутро. Гвенда заморгала, прогоняя собственные слезы, вызванные его горем.