Мир без конца

– Нам жаль, что все так повернулось, но мы очень рады вас видеть.

Вулфрик выпил одним глотком и подставил Дэвиду пустую кружку.

Позже зашел Аарон Эпплтри с женой Уллой, которая принесла корзинку маленьких лепешек.

– У вас, конечно, нет хлеба, вот я и напекла. – Улла раздала лепешки, и дом наполнился запахом, от которого у всех слюнки потекли. Дэвид Джонс снова разлил эль, и новые гости сели. – Как же вы не побоялись бежать? Я бы умерла со страху!

Гвенда начала рассказывать о своих приключениях. Далее подтянулись Илай и Джек Фуллеры с блюдом груш, запеченных в меде. Вулфрик много ел и то и дело прикладывался к кружке. На душе стало чуть веселее, Гвенда немного приободрилась. Пришли еще соседи, все не с пустыми руками. Когда Гвенда поведала, как жители Аутенби с лопатами и мотыгами двинулись на Ральфа и Алан, все зашлись от радостного смеха.

Затем разговор свернул на настоящее, и Гвенда вновь приуныла.

– Все против нас, – горько проговорила она. – Не один Ральф со своими громилами, но и король с Церковью. Обложили со всех сторон.

Соседи мрачно закивали.

– А потом, когда он набросил на шею моему Вулфрику веревку… – Гвенду охватило беспросветное отчаяние, ее голос дрогнул, слова не шли с языка. Сделав большой глоток эля, она постаралась пересилить себя. – Когда он набросил веревку на шею Вулфрику, самому сильному и смелому мужчине, которого я и все мы когда-либо видели, и повел его по деревне, как скотину… Этот бессердечный негодяй вел его на веревке, и… Мне хотелось, чтобы небеса рухнули и всех нас погребли под собою.

Гости согласно закивали, ничуть не смущенные столь дерзкими словами. Из всех неприятностей, которые джентри причиняли крестьянам – от голода и обмана до откровенного грабежа, – хуже всего было унижение. Такое не забывалось.

Внезапно Гвенда ощутила, что устала от гостей. Солнце село, на улице было темно. Ей требовалось лечь, закрыть глаза и остаться наедине со своими мыслями. Не было желания говорить даже с Вулфриком. Она как раз собиралась попросить гостей разойтись, когда в дом вошел староста Нейт.

Все затихли.

– Чего тебе? – спросила Гвенда.

– Я принес хорошие новости, – бодро ответил староста.

Гвенда нахмурилась:

– Какие новости могут быть для нас хорошими?

– А ты послушай меня, и узнаешь.

– Так говори.

– Лорд Ральф распорядился передать Вулфрику земли его отца.

Вулфрик вскочил.

– Что, как держателю? Не как батраку?

– Как держателю, на тех же условиях, что были у твоего отца, – ответил Нейт с таким видом, будто лично оказал эту милость.

Вулфрик просиял от радости.

– Согласен? – весело спросил староста, как бы удостоверяясь на всякий случай.

– Не бери, Вулфрик! – сказала Гвенда.

Он растерянно посмотрел на жену. Как обычно, он замечал только то, что было перед глазами.

– Обсуди условия! – тихо, но настойчиво проговорила Гвенда. – Не становись сервом, как твой отец. Требуй свободного держания, без обязательств перед господином. У тебя никогда больше не будет такого выгодного положения. Торгуйся!

– Торговаться? – переспросил Вулфрик, немного помедлил, но затем отринул все сомнения. – Надеждой на это я жил последние двенадцать лет. Не буду торговаться. – Он повернулся к Нейту: – Я согласен. – И поднял кружку над столом.

Все радостно загомонили.

70

Госпиталь вновь заполнился больными. Чума, вроде бы отступившая в первые месяцы 1349 года, в апреле вернулась с удвоенной силой. После Пасхи Керис устало обвела взглядом ряды тюфяков, уложенных так близко друг к другу, что монахиням в масках приходилось ступать между ними осторожно, чтобы ни на кого не наступить. Обходить зал вдоль стены было чуть проще, у постелей сидело очень мало родных. Оставаться рядом с больными было опасно, велик был риск заразиться самим, и многие люди забыли о сострадании и родственных чувствах. Когда болезнь только начиналась, они не отходили от родных, невзирая ни на что: матери от малышей, мужья от жен, дети от стариков родителей, – любовь превозмогала страх. Теперь все изменилось. Даже прочнейшие из родственных уз разъела ржа смерти. Больных приводили матери и отцы, мужья и жены; приводили и просто оставляли, не обращая внимания на жалобные крики вослед. Лишь монахини в масках, чьи руки пахли уксусом, осмеливались сопротивляться чуме.

К удивлению Керис, помощниц хватало. В женском монастыре прибавилось послушниц, заменивших сестер, что умерли от чумы. Частично этот приток объясняла ходившая за настоятельницей слава святой. Мужская обитель только ожидала возрождения, Томас набрал новых послушников. Все искали порядка в обезумевшем мире.