Мир без конца

Плясунами руководил монах Мердоу, растолстевший пуще прежнего, однако полнота ничуть не мешала ему скакать козлом, и пот струился по грязному лицу и капал с косматой бороды. Он подвел своих подопечных к западному входу в собор и, повернувшись к ним лицом, взревел:

– Все мы согрешили!

В ответ его последователи исторгли нечленораздельные крики и стоны.

– Мы грязны! – продолжал монах. – Мы погрязли в разврате, как свиньи в зловонной луже. Со сладострастной дрожью стремимся мы лишь к утолению плотских похотей. Мы заслужили чуму!

– Да!

– Что же нам делать?

– Страдать! Мы должны страдать!

Один плясун вырвался вперед, размахивая хлыстом, имевшим три кожаных ремня, к каждому из которых на конце был привязан остроугольный камень. Мужчина бросился в ноги к Мердоу и принялся стегать себя по спине. Хлыст разорвал тонкую рубаху, на спине выступила кровь. Плясун завопил от боли, а остальные одобрительно загудели.

Затем вперед выступила женщина, спустила балахон до пояса и повернулась к зевакам обнаженной грудью, после чего начала полосовать свою спину таким же хлыстом. Плясуны вновь застонали хором.

Грешники выходили и выходили, по одному и по двое, и бичевали себя, а Керис заметила у многих кровоподтеки и незажившие раны, они явно устраивали такое представление не впервые. Получается, они бродят от города к городу и везде творят то же самое? Раз к ним прибился Мердоу, значит, рано или поздно они начнут собирать деньги за зрелище.

Вдруг из толпы зевак выбежала женщина и закричала:

– Я тоже! Я тоже должна пострадать!

Керис изумилась, узнав Мерид, запуганную молодую жену Марсела-свечника. Как-то не укладывалось в голове, что она успела совершить множество грехов, но, судя по всему, Мерид решила внести разнообразие в свою скучную жизнь. Она скинула платье и голой встала перед монахом. На ее коже не было никаких шрамов, и она выглядела красавицей.

Мердоу долго не сводил с нее глаз и наконец произнес:

– Целуй мне ноги.

Мерид встала перед ним на колени, откровенно выставив ягодицы, и припала лицо к грязным ногам монаха.

Мердоу отобрал хлыст у кого-то из кающихся и вручил Мерид. Она хлестнула себя и завопила от боли, а на белой коже тут же пролегли красные полосы.

Еще несколько человек бросились вперед, в основном мужчины, и Мердоу заставил каждого ему кланяться и наделил хлыстом. Вскоре все превратилось в оргию. Люди лупили себя, стучали в барабаны, звенели колокольчиками и отплясывали бесовскую джигу.

Во всем этом безобразии было нечто поистине дьявольское, но опытный глаз Керис усмотрел, что удары хлыстом, несомненно болезненные и с виду страшные, не наносят серьезных увечий.

Подошедший к настоятельнице Мерфин спросил:

– Что ты об этом думаешь?

Она нахмурилась.

– С какой стати я должна возмущаться?

– Не знаю.

– Если люди хотят себя сечь, почему я должна возражать? Может, так им становится лучше.

– Согласен, – отозвался Мерфин. – Но обычно все затеи Мердоу отдают мошенничеством.

– Дело в другом. – Керис не видела истинного покаяния. Плясуны вовсе не оглядывались на прожитые жизни, не раскаивались в совершенных грехах. Те, кто кается искренне, обычно склонны вести себя тихо, они задумчивы и не выставляются напоказ. А тут Керис ощущала не покаяние, а возбуждение. – Это просто разврат.

– Вместо выпивки они упиваются отвращением к себе.

– А еще есть толика исступления.

– Однако никто не совокупляется.

– Подожди.

Мердоу повел плясунов на главную улицу. Керис заметила, что кое-кто из бичующихся отстал и бродит с мисками среди зевак, выпрашивая подаяние. Похоже, они собираются обойти весь город, а потом остановятся, верно, у какой-нибудь крупной таверны и будут ждать, чтобы им купили еду и выпивку.

Мерфин дотронулся до ее руки.

– Ты что-то бледна. Как себя чувствуешь?

– Устала, – коротко ответила Керис. Ей нужно работать дальше, невзирая на самочувствие, а напоминания об усталости только раздражают. Но с его стороны весьма любезно подметить ее состояние. Керис смягчилась. – Пойдем ко мне. Скоро обед.

Пока пересекали двор, плясуны исчезли из виду. Вошли во дворец. Едва они очутились внутри, Керис обняла и поцеловала Мерфина. Внезапно ей захотелось близости, и она просунула язык ему в рот, зная, что Мерфину это нравится. В ответ он обхватил ее груди ладонями и тихонько сдавил. Они никогда прежде не целовались так во дворце, и Керис смутно подивилась, не ослабила ли ненароком вакханалия монаха Мердоу ее привычную сдержанность.

– У тебя жар, – прошептал Мерфин.

Керис хотелось, чтобы Мерфин задрал на ней балахон и покрыл поцелуями соски грудей. Она чувствовала, что теряет самообладание и почти готова предаться безудержной страсти прямо здесь, на полу, где их так легко застать.

Тут неожиданно раздался девичий голосок:

– Я не хотела подсматривать.

Керис взвизгнула, виновато отскочила от Мерфина и обернулась в ту сторону, откуда донеслись эти слова. В дальнем конце зала на лавке, с младенцем на руках, сидела молодая женщина. Это была жена Ральфа Фитцджеральда.

– Тилли! – воскликнула Керис.

Матильда встала. Она выглядела изможденной и напуганной.

– Простите, что напугала вас.