Мир без конца

Филиппа повернулась к Ральфу, и он увидел в ее глазах ярость и отчаяние. Им овладело возбуждение. Эта женщина была самой гордой из всех, кого он когда-либо встречал, – и ему удалось сломить ее гордость. Ральфу захотелось овладеть ею прямо сейчас, не сходя с места.

Но не стоит спешить.

– Вы что-то хотите мне сказать? – спросил он.

– Я прошу прощения.

– Подойдите сюда. – Ральф сидел во главе стола. Филиппа приблизилась и встала рядом. Он погладил голову льва, вырезанную на подлокотнике кресла. – Продолжайте.

– Мне очень жаль, что я вас отвергала. Беру назад все свои слова. Я принимаю ваше предложение и согласна выйти за вас замуж.

– Но я еще не повторил свое предложение. А король приказывает мне жениться на Одиле.

– Если вы обратитесь к его величеству с просьбой вернуться к первоначальному уговору, он наверняка вас послушает.

– Вы просите меня об этом?

– Да. – Филиппа посмотрела ему в глаза, сглотнула – и пошла на последнее унижение: – Прошу вас… Молю вас, сэр Ральф, пожалуйста, возьмите меня в жены.

Он встал, резко отодвинув кресло.

– Тогда поцелуйте меня.

Филиппа зажмурилась.

Ральф обнял ее левой рукой за плечи и, притянув к себе, поцеловал в губы. Она не вырывалась, но ее губы не отвечали. Правой рукой он сдавил ее грудь. Та оказалась именно такой, какой он всегда ее себе воображал: тяжелой и налитой. Он повел руку вниз, дотронулся до паха. Филиппа вздрогнула, но стояла безропотно. Ральф крепко прижал ладонь к месту, где расходились ее бедра, прихватил заветный бугорок лона, ущипнул пальцами, затем, не отнимая руки, прервал поцелуй и обвел взглядом мужчин за столом.

76

Когда Ральфу был пожалован титул графа Ширинга, молодой человек по имени Дэвид Кэйрлеон[91] стал графом Монмутом. Ему исполнилось всего семнадцать, он приходился покойному графу довольно дальним родственником, но все остальные наследники, которые были ближе по родству, умерли от чумы.

Незадолго до Рождества епископ Анри на службе в Кингсбриджском соборе благословил двух новых графов. Затем Дэвид и Ральф стали почетными гостями на пиру, который Мерфин давал в здании гильдейского собрания. Заодно отпраздновали получение Кингсбриджем хартии, дарующей городу права самоуправления.

Ральф считал, что Дэвиду несказанно повезло. Этот мальчишка ни разу не покидал пределы королевства, ни единожды не сражался за короля – и в свои семнадцать стал графом. Ральф же прошел с королем Эдуардом всю Нормандию, рисковал жизнью в непрерывных боях, потерял пальцы, совершил на королевской службе несчетное количество грехов, но ему пришлось ждать титула до тридцати двух лет.

Однако он дождался и теперь сидел за столом рядом с епископом Анри, в дорогом парчовом камзоле, расшитом золотыми и серебряными нитями. Знакомые указывали на него чужакам, богатые торговцы уступали дорогу и почтительно склоняли головы, а руки служанки, разливавшей вино, дрожали от страха. Отец, сэр Джеральд, уже прикованный к постели, но упорно цеплявшийся за жизнь, повторял: «Я потомок графа и отец графа. Я доволен». Словом, все было очень хорошо.

Ральфу не терпелось поговорить с Дэвидом о батраках. Сейчас, когда урожай собрали, а осенняя вспашка была окончена, вопрос стоял не столь остро: короткими и стылыми днями поля все равно не требовали сколько-нибудь бдительного присмотра. К несчастью, придет пора весенней вспашки, земля достаточно размякнет для того, чтобы можно было сеять, и трудности начнутся заново: батраки вновь примутся вымогать высокое жалованье, а если им откажут, будут сбегать к более расточительным хозяевам, невзирая на законы.

Единственным способом противостоять такому развитию событий виделась сплоченность землевладельцев, которые должны непреклонно отвергать просьбы о прибавке и отказывать в найме беглецам. Именно это Ральфу хотелось обсудить с Дэвидом.

Однако новый граф Монмут не выказывал ни малейшего интереса к беседе с Ральфом. Куда больше его занимала падчерица Ральфа Одила, почти его ровесница. Насколько Ральф понял, они уже встречались раньше: Филиппа и ее первый муж Уильям часто гостили в замке, когда Дэвид служил оруженосцем у прежнего графа. Так или иначе, теперь эти двое сильно сблизились: Дэвид оживленно что-то рассказывал, а Одила ловила каждое его слово, соглашалась с утверждениями, ахала в нужных местах и смеялась шуткам.

Ральф всегда завидовал мужчинам, способным очаровывать женщин. Такой способностью обладал, в частности, его брат, привлекавший признанных красавиц, несмотря на невысокий рост и простоватую физиономию под рыжими волосами.

Впрочем, Ральф сочувствовал Мерфину. С того самого дня, когда граф Роланд сделал Ральфа своим сквайром, а Мерфина назначил в подмастерья плотнику, старший Фицджеральд был обречен. Пускай он был старше годами, но графом-то стал Ральф, а Мерфину, сидевшему по другую руку от графа Дэвида, пришлось довольствоваться положением простого олдермена, зато притягательного для женщин.

А вот Ральф не смог обаять даже собственную жену. Она почти не разговаривала с ним. Больше слов у нее находилось для собаки.