Мир без конца

Почему так получается, думал Ральф. Человек долго и жадно жаждет чего-то, как он сам жаждал обладать Филиппой, а когда добивается желаемого, радости нисколько не испытывает. Он желал ее с тех пор, как был девятнадцатилетним сквайром, а ныне, через три месяца после свадьбы, всем сердцем хотел от нее избавиться.

При этом особенно сетовать было не на что. Филиппа делала все, чего требовали обязанности жены: умело хозяйствовала в замке, чему научилась еще при первом муже, который стал графом после битвы при Креси, исправно заказывала припасы, оплачивала счета, следила, чтобы одежду шили, очаги разжигали, а еду и напитки подавали к столу по первому зову; подчинялась Ральфу в постели. Он мог делать с ней все, что заблагорассудится: срывать одежду, грубо пихать пальцы ей в лоно, брать ее стоя или сзади – она ни на что не жаловалась.

При этом она не отвечала на его ласки. Ни разу не пошевелила губами, не просунула язык ему в рот, не погладила его кожу. Держала под рукой кувшинчик миндального масла и умащала свое бестрепетное тело, когда Ральфу приспичивало ею овладеть, но лежала недвижным трупом, пока он пыхтел над нею, а стоило ему скатиться, тут же шла мыться.

В общем, единственной радостью от брака было то, что Одила очень полюбила маленького Джерри. Должно быть, малыш пробуждал в падчерице Ральфа материнские чувства. Она охотно болтала с ним, пела ему песенки, укачивала и окружала той трогательной заботой, какой он никогда бы не получил от наемной кормилицы.

Но все-таки Ральф досадовал. Роскошное тело Филиппы, предмет его вожделений на протяжении стольких лет, теперь вызывало отвращение. Он не дотрагивался до жены уже несколько недель и вряд ли еще когда дотронется. Он глядел на ее налитую грудь и округлые бедра и вспоминал тонкие ручки и девичью кожу Тилли, той самой Тилли, в которую вонзил длинный острый нож, вошедший под ребра и вспоровший трепещущее сердце. В этом грехе он не осмеливался исповедаться и гадал, когда на душе становилось совсем тяжело, долго ли ему предстоит искупать свой грех в чистилище.

Епископ со спутниками остановился во дворце приора, Монмут и его свита заняли гостевые комнаты аббатства, так что Ральфу и Филиппе со слугами пришлось отправиться на постоялый двор. Ральф выбрал перестроенный «Колокол», принадлежавший теперь его брату. В единственном трехэтажном здании Кингсбриджа на первом этаже располагался просторный общий зал, на втором – мужская и женская спальни, а наверху – шесть дорогих отдельных комнат. Когда пир закончился, Ральф со своими людьми удалился в таверну, уселся перед очагом, заказал еще вина и принялся бросать кости. Филиппа осталась поговорить с Керис, а заодно присмотреть за Одилой и графом Дэвидом.

Вокруг Ральфа и его товарищей собралась кучка молодых людей и женщин того пошиба, что обыкновенно окружали сорившую деньгами знать. За азартом игры и накатившим опьянением Ральф постепенно забыл о своих невзгодах.

Он обратил внимание на молодую светловолосую женщину, что неотрывно и восхищенно смотрела, как он весело просаживает столбики серебряных пенни на бросках костяшек. Ральф поманил ее, похлопал по лавке рядом с собой. Женщина назвалась Эллой, она, когда ставки делались высоки, хватала его за ногу, будто увлеченная игрой, – хотя скорее всего точно знала, что делает: женщины всегда такое знают.

Мало-помалу он утратил интерес к игре и сосредоточился на Элле. Товарищи продолжали играть, пока Ральф сводил близкое знакомство. У нее было все, чего не хватало Филиппе; она была веселой, охочей до забав и восхищалась Ральфом. То и дело касалась его или себя, отводила волосы с лица, шлепала графа по руке, подносила ладонь к горлу, игриво толкала в спину – и внимательно слушала его рассказы про Францию.

К досаде Ральфа, в таверну пришел Мерфин и подсел к нему. Мерфин управлял «Колоколом» не сам, сдавал таверну в аренду младшей дочери Бетти Бакстер, но ему очень хотелось, чтобы дело шло хорошо, и он спросил Ральфа, всем ли тот доволен. Ральф захотел познакомить его со своей новой подружкой, на что Мерфин ответил с несвойственной ему спесивостью:

– Да, я знаю Эллу.

Со дня гибели Тилли братья встречались всего лишь в третий или четвертый раз. До сегодняшнего вечера, в том числе на свадьбе Ральфа и Филиппы, у них почти не было возможности поговорить. Впрочем, по взглядам Мерфина Ральф догадывался, что брат подозревает его в убийстве Тилли. Это подозрение висело между ними незримой тенью, о которой не говорили прямо, но которую невозможно было не замечать, точно корову в крохотной лачуге нищего крестьянина. Если бы кто-нибудь из них заговорил об этом, Ральф не сомневался, что разговор оказался бы последним.