Мерфин догадался, что Филиппа вернулась в Кингсбридж, увидев в «Колоколе» ее служанку. Ждал, что она навестит ночью его дом, и расстроился, когда она не пришла. «Наверное, ей неловко, – думал он. – Какая женщина способна получать удовольствие от того, что происходит, пускай ее вынуждали обстоятельства, пускай любимый мужчина все знал и согласился?»
Следующая ночь тоже прошла без нее, потом наступило воскресенье, и Мерфин сказал себе, что наверняка увидит ее в храме. Но Филиппа не появилась и на службе. Для знати было почти неслыханно пропускать воскресные мессы. Что могло помешать Филиппе?
После службы Мерфин отослал Лоллу домой с Арном и Эм, а сам по лужайке пошел к старому госпиталю. На верхнем этаже располагались три комнаты для важных гостей. Он поднялся по наружной лестнице и в коридоре лицом к лицу столкнулся с Керис.
Та даже не спросила, зачем он здесь.
– Графиня не хочет, чтобы ты ее видел, но мне сдается, что тебе следует к ней заглянуть.
Мерфин мысленно отметил, как странно она выразилась: сказала не «графиня не хочет тебя видеть», а «не хочет, чтобы ты ее видел». Он покосился на таз в руках у Керис, где лежала окровавленная тряпка. Мерфину стало страшно.
– Что стряслось?
– Так, мелочи. Ребенок не пострадал.
– Слава богу.
– Отец ведь ты?
– Прошу тебя, не болтай об этом.
– Все годы, что мы были вместе, я зачала всего один раз, – грустно проговорила Керис.
Мерфин отвел взгляд.
– Где она?
– Прости, что говорю о себе. Это тебя меньше всего интересует. Леди Филиппа в средней комнате.
Он услышал в ее голосе с трудом сдерживаемую скорбь и помедлил, несмотря на всю тревогу за Филиппу, коснувшись руки:
– Пожалуйста, не думай, что мне на тебя наплевать. Мне всегда будет важно, как у тебя дела, и я хочу, чтобы ты была счастлива.
Она кивнула, по ее щекам потекли слезы.
– Знаю. Прости за резкость. Иди к Филиппе.
Мерфин оставил Керис и вошел в среднюю комнату. Филиппа стояла на коленях на скамеечке для молитв, спиной к двери. Мерфин окликнул:
– Как ты?
Она встала и обернулась. Ее лицо представляло собою сплошной синяк. Губы распухли, выглядели втрое больше обычного и покрылись корочкой.
Видимо, Керис промывала ей раны, отсюда и окровавленная тряпка.
– Что случилось? Ты можешь говорить?
Филиппа кивнула.
– Шепелявлю, но могу. – Она говорила негромко, но вполне разборчиво.
– Ты сильно пострадала?
– Лицо жуткое, как видишь, но все не так страшно. А в остальном вообще прекрасно.
Мерфин обнял ее. Филиппа положила голову ему на плечо. Он ждал, продолжая ее обнимать. Наконец Филиппа заплакала. Он гладил ее по волосам и по спине, а она содрогалась от рыданий.
– Ну-ну, – бормотал он, целуя ее в лоб, но понимал, что ей нужно выплакаться.
Мало-помалу рыдания поутихли.
Мерфин спросил:
– Можно поцеловать тебя в губы?
– Только ласково, – ответила Филиппа.
Он коснулся ее губ своими, ощутил вкус миндаля: должно быть, Керис обработала ранки мазью, – потом попросил:
– Расскажи.
– Все получилось. Я обвела его вокруг пальца. Ральф будет думать, что это его ребенок.
Мерфин дотронулся до ее губ кончиком пальца.
– Это он сделал?
– Не злись. Мне требовалось его раззадорить, и я справилась. Радуйся, что он избил меня.
– Чему тут радоваться?
– Твой брат возомнил, что должен взять меня силой. Он сомневался, что я отдамся ему по доброй воле. Он и понятия не имеет, что я его соблазнила, и никогда не догадается о правде. Следовательно, мне ничто не грозит – и нашему ребенку тоже.
Мерфин положил ей руку на живот.
– А почему ты не пришла ко мне?
– В таком виде?
– Когда тебе плохо, я еще больше хочу быть с тобой. Кроме того, я соскучился.
Филиппа оттолкнула его руку.
– Я не могу, точно шлюха, прыгать из одной постели в другую.
– О! – Об этом Мерфин не подумал.
– Ты меня понимаешь?
– Думаю, да. – Он видел, что Филиппа смущена и раздосадована, хотя мужчина, пожалуй, возгордился бы. – И как долго?..
Она вздохнула и отстранилась.
– Не знаю. Дело в другом.
– Ты о чем?
– Мы с тобой решили поведать миру, что это ребенок Ральфа, и я добилась, чтобы он в это поверил. Теперь он будет его растить.
Мерфин поморщился.
– Я как-то не задумывался об этом. Мне казалось, ты останешься в монастыре.
– Ральф не допустит, чтобы его ребенок рос в монастыре, особенно если это будет мальчик.
– Так что же, ты вернешься в Эрлкасл?
– Да.
До рождения ребенка было еще далеко, и пока о его наличии свидетельствовал всего-навсего растущий живот Филиппы. Но Мерфину стало очень грустно. Лолла приносила ему много радости, и он с нетерпением ждал второго отпрыска.
Во всяком случае, Филиппа уедет не сразу.
– Когда ты намерена вернуться?
– Немедленно. – Увидев выражение его лица, она снова расплакалась. – Не могу выразить, как мне горько, но я перестану себя уважать, продолжая спать с тобой и зная, что мне предстоит возвратиться к Ральфу. Метаться между двумя мужчинами скверно само по себе, а оттого, что вы братья, все еще хуже.
Слезы выступили у него на глазах.
– Значит, между нами все кончено? Вот так?
Она кивнула.
– Есть еще одна причина, по которой мы не можем быть вместе. Я исповедалась в грехе.