Мир без конца

Филиппа удалилась в свои покои, а Ральф вернулся к повседневным трудам. «Полгода разлуки явно пошли ей на пользу, – думал он, пока очередной староста перечислял поля с созревшим урожаем и плакался на нехватку жнецов. – Оставалось надеяться, что долго она в замке не задержится. Спать с ней в одной постели все равно что возлегать по ночам с дохлой коровой».

Филиппа спустилась к ужину, села рядом с Ральфом и за едой любезно беседовала с гостившими у графа рыцарями. Она была сдержанна и холодна, как обычно; ее ничто не радовало, ничто не веселило, но Ральф не замечал, сколько ни приглядывался, признаков неумолимой ледяной ненависти, которая копилась в ней с самой свадьбы. Либо эта ненависть все же улеглась, либо она научилась хорошо ее прятать. После ужина Филиппа вновь ушла, оставив графа выпивать с рыцарями.

Граф прикинул, не вздумалось ли жене возвратиться насовсем, но в конце концов отбросил эту мысль. Никогда эта женщина его не полюбит, никогда не проникнется теплыми чувствами. Долгая разлука всего-навсего притупила остроту ее ненависти, но в остальном она ничуть не изменилась.

Поднимаясь наверх, он думал, что жена спит, но, к его удивлению, она сидела за письменным столом в полотняной ночной сорочке оттенка слоновой кости, а единственная свеча отбрасывала мягкий свет на гордое лицо и густые темные волосы. На столешнице лежало письмо, написанное девичьей рукой: должно быть, послание от Одилы, ныне графини Монмут. Филиппа писала ответ. Подобно большинству знатных людей, деловые письма она диктовала писарям, а личные писала собственноручно.

Ральф зашел в гардеробную, вышел обратно, снял верхнюю одежду. Летом он обычно спал в исподнем.

Филиппа закончила письмо, встала – и неловким движением опрокинула чернильницу. Она отскочила, но было слишком поздно: каким-то образом чернила выплеснулись на нее, испачкав светлую сорочку. Она выбранилась. Ральф усмехнулся; его жена отличалась чистоплотностью, и было забавно видеть ее заляпанной чернилами.

Филиппа помедлила, затем стянула сорочку через голову.

Ральф изумился. Обыкновенно она не спешила раздеваться в его присутствии. Наверное, разозлилась из-за чернил. Он присмотрелся к нагому телу. В обители она несколько поправилась, грудь ее пополнела, выглядела больше и круглее прежнего, а живот заметно, пусть и не сильно, выступал вперед, бедра приятно налились. Он поразился, ощутив возбуждение.

Она наклонилась, чтобы вытереть чернила с пола скомканной ночной сорочкой. Груди колыхались, пока она протирала плитки пола. Потом она повернулась, и перед Ральфом предстал ее роскошный зад. Не знай он ее как облупленную, он бы заподозрил, что она пытается его распалить. Но Филиппа никогда не пыталась соблазнить никого, не говоря уже о нем самом: вечно робела и смущалась, – потому было еще приятнее наблюдать, как она обнаженная трет пол.

Минуло уже несколько недель с тех пор, как Ральф в последний раз был с женщиной, и та шлюха из Солсбери нисколько не утолила его пыл.

Когда Филиппа наконец выпрямилась, он едва сдерживался.

Она заметила его взгляд.

– Не смотри на меня. Ложись спать.

Она бросила грязную сорочку в корзину для стирки, подошла к сундуку с одеждой и подняла крышку. Собираясь в Кингсбридж, почти всю одежду Филиппа оставила дома: одеваться богато в женском монастыре не подобало даже знатным гостям. Она достала другую сорочку. Ральф пожирал ее глазами, пока она разворачивала одеяние. Глазел на налившуюся грудь, пялился на укрытый волосами бугорок внизу живота. Во рту пересохло.

Филиппа вновь перехватила его взгляд.

– Не подходи ко мне.

Не произнеси она этих слов, он бы скорее всего просто лег и постарался заснуть, но резкий отказ больно ужалил.

– Я граф Ширинг, а ты моя жена. Захочу и трону, понятно?

– Ты не посмеешь. – Она отвернулась и стала надевать сорочку.

Ральф рассердился, и когда она подняла сорочку, чтобы продеть голову в вырез, шлепнул ее по ягодицам. Шлепок вышел смачным, по голой-то коже, и Ральф был уверен, что причинил боль. Она вскрикнула и подскочила на кровати.

– Говоришь, не посмею? – прорычал он.

Она повернулась к нему лицом, явно намереваясь сказать что-то обидное, и Ральф, поддавшись внезапному порыву, ударил ее по губам. Она отшатнулась, упала на пол. Ее руки метнулись к лицу, из-под пальцев выступила кровь. Она валялась на спине, голая, с раздвинутыми ногами, бесстыдно открыв заветное лоно, и это выглядело как приглашение.

Ральф набросился на нее.

Она яростно отбивалась, но он был крупнее и сильнее, а потому одолел без труда и мгновение спустя вошел в нее. Она была сухой, но это лишь разожгло его похоть.

Все совершилось очень быстро. Он скатился на пол, тяжело дыша, потом посмотрел на Филиппу. На ее губах была кровь. Она лежала, закрыв глаза, но Ральфу подумалось, что выражение лица у нее какое-то странное. Он довольно долго ломал голову и наконец сообразил – а оттого озадачился пуще прежнего.

Казалось, будто Филиппа торжествует.

* * *