Мир без конца

Он взревел от боли, затем внезапно умолк, пошатнулся, развернулся и, схватив Гвенду, притянул к себе сгибом локтя. Она ударила снова, на сей раз в живот, опять снизу вверх, через жизненно важные органы. Изо рта Алана хлынула кровь. Он обмяк и уронил руки. Мгновение глядел на нее с полнейшим недоверием в глазах, не понимая, как такая ничтожная женщина могла оборвать его жизнь, потом его взгляд помутнел, и он рухнул на пол.

Гвенда обернулась.

Сэм нападал, Ральф отбивался. Он отступал, а Сэм надвигался. Снова удар, снова защита. Ральф оборонялся умело, но сам нападать не спешил: боялся убить сына.

Сэм не ведал, что сражается с отцом, и его ничто не сдерживало. Он наступал, размахивая мечом.

Гвенда понимала, что долго это продолжаться не может. Рано или поздно один непременно поранит другого, и тогда поединок пойдет до смерти. Стискивая в руке окровавленный нож, она дожидалась возможности ударить Ральфа исподтишка, как Алана.

– Погоди! – Ральф вскинул левую руку, но разгневанный Сэм не собирался останавливаться. Граф отбил удар и повторил: – Погоди! – Он тяжело дышал, но сумел выговорить: – Ты должен кое-что узнать.

– Я знаю достаточно! – выкрикнул Сэм, и Гвенда услышала в его низком мужском голосе мальчишеские нотки. Он снова замахнулся.

– Нет, не знаешь! – рявкнул Ральф.

Она не сомневалась в том, что намерен сказать Ральф. Он хочет признаться в отцовстве.

Этого нельзя было допустить.

– Да послушай же! – крикнул Ральф, и юноша наконец опомнился и отступил, но меч не опустил.

Ральф пытался перевести дух, чтобы заговорить, и в этот миг Гвенда бросилась на него.

Он развернулся к ней лицом, одновременно поведя меч вправо по дуге. Это движение выбило нож из ее руки, и она осталась беззащитной. Если он сейчас ударит, она погибнет на месте.

Впервые с того мгновения, как Сэм выхватил меч, грудь Ральфа оказалась открытой.

Сэм прыгнул вперед и вонзил меч в грудь графа.

Острие рассекло легкую летнюю блузу и вошло в левую часть грудины – верно, между двумя ребрами, поскольку глубоко погрузилось в тело. Сэм издал победный кровожадный клич и надавил сильнее. Ральф попятился на подгибающихся ногах, привалился плечами к стене. Сэм продолжал давить изо всех сил. Наконец лезвие пронзило тело графа насквозь. Острие с чавканьем вышло из спины и уткнулось в деревянную стену.

Взор Ральфа был устремлен в лицо Сэма, и Гвенда догадывалась, о чем думает граф. Он понимал, что ранен смертельно и что его убил собственный сын.

Сэм выпустил меч, но тот не упал, он вонзился в стену, насадив на себя Ральфа. Побледневший юноша отшатнулся.

Ральф был еще жив, поскольку дергал руками, пытаясь взяться за меч и вытащить его из груди, но руки его уже толком не слушались. Потрясенная, Гвенда поймала себя на мысли, что граф отчасти смахивает на кошку, которую сквайры привязывали к столбу.

Она нагнулась и поспешно подобрала нож с пола.

Как ни удивительно, Ральф заговорил:

– Сэм… Я… – Кровь потоком хлынула у него изо рта, и он умолк.

«Слава Всевышнему», – подумала Гвенда.

Поток крови иссяк столь же быстро, как и начался.

– Я… – снова выдавил Ральф.

На сей раз его остановила Гвенда.

Она метнулась вперед и вонзила нож ему в рот. Ральф издал жуткий булькающий звук, когда лезвие пропороло ему горло.

Гвенда разжала пальцы и попятилась.

Она в ужасе смотрела на то, что сама учинила. Мужчина, столь долго ее изводивший, был пригвожден к стене, словно распят, с мечом в груди и ножом в горле. Он не издавал более ни звука, но глаза свидетельствовали, что он жив: исполненный боли, страха и отчаяния взгляд перемещался с Гвенды на Сэма и обратно.

Они стояли неподвижно и молчали в ожидании.

Наконец его глаза закрылись.

91

Чума отступила в сентябре. В госпитале Керис постепенно становилось свободнее – больные умирали, а новых, по счастью, не приносили. Освободившиеся помещения выметали и отскребали дочиста, в очагах жгли можжевеловые поленья, наполнявшие госпиталь терпким осенним запахом. В начале октября на госпитальном кладбище упокоилась последняя жертва хвори. Когда четыре крепкие молодые монахини опускали в могилу тело, завернутое в саван, над Кингсбриджским собором поднималось дымчато-красное солнце. Тело принадлежало горбатому ткачу из Аутенби, но Керис, глядя в зияющую могилу, видела в стылой земле своего старого врага – чуму.

– Ты вправду сгинула или еще вернешься? – прошептала она еле слышно.

Вернувшись в госпиталь с похорон, сестры обнаружили, что дел у них не осталось.

Керис умылась, расчесала волосы, надела новое платье алого кингсбриджского сукна, которое берегла для этого дня, и в первый раз за полгода вышла из госпиталя, направившись, конечно же, домой.

Грушевые деревья в саду Мерфина отбрасывали на утреннем солнце длинные тени. Листья покраснели и начали засыхать, на ветвях висели редкие плоды, раздутые и побуревшие. Садовник Арн колол дрова. Увидев Керис, он сначала испугался, затем понял, что означает ее появление, и его губы растянулись в улыбке. Он бросил топор и побежал в дом.