Мир без конца

Эм в кухне, варившая на сильном огне кашу, уставилась на Керис взглядом, каким взирают на небесные видения. От радости она даже поцеловала ей руки.

Керис поднялась по лестнице и вошла в спальню Мерфина.

Он стоял у окна в нижней рубахе и глядел на реку, что несла свои воды мимо дома. Обернулся к ней, и ее сердце забилось чаще при виде родного лица с неправильными чертами, живого умного взгляда и кривоватой усмешки. Его золотисто-карие глаза с любовью смотрели на нее, губы расходились все шире в радостной улыбке. Мерфин не выказал удивления: верно, заметил, что больных в госпиталь доставляют все реже, а потому ожидал возвращения жены со дня на день, – но выглядел как человек, все мечты которого сбылись.

Керис встала рядом с ним у окна. Мерфин обнял ее за плечи, она обвила рукой его талию. В его рыжей бороде появилось чуть больше седины, чем полгода назад, а волосы как будто отступили чуть дальше ото лба, если только ей не почудилось.

Мгновение они оба смотрели на реку. В сером утреннем свете вода приобрела цвет железа. Поверхность реки бесконечно менялась, то блестела, как зеркало, то делалась иссиня-черной, покрывалась неправильными узорами, менялась беспрерывно и оставалась той же самой.

– Все кончилось, – сказала Керис.

Они поцеловались.

* * *

Мерфин объявил об особой Осенней ярмарке в честь открытия города. Ее наметили провести в последнюю неделю октября. Пора торговли шерстью завершилась, однако шерсть уже не являлась основным товаром. Тысячи людей ехали в город за алым сукном, которым теперь славился Кингсбридж.

В субботу вечером на пиру, которым открывалась ярмарка, гильдия чествовала Керис. Пусть город и не сумел полностью избежать чумы, но пострадал намного меньше других, и большинство горожан считало, что обязано жизнью ее мерам предосторожности. Керис славили повсюду. Гильдия настояла на прилюдной благодарности. Ткачиха Медж придумала целую церемонию, на которой Керис одарили золотым ключом в форме ключа от городских ворот. Мерфин был очень горд за жену.

На следующий день, в воскресенье, Мерфин и Керис отправились в собор. Монахи до сих пор не вернулись из обители Святого Иоанна-в-Лесу, и службу вел отец Михаил из приходской церкви Святого Петра. Приехала и Филиппа, графиня Ширинг.

Мерфин не видел Филиппу с похорон Ральфа. По ее мужу и его брату люди пролили не много слез. Графов обычно хоронили в Кингсбриджском соборе, но, поскольку город был закрыт, Ральфа временно погребли в Ширинге.

Его смерть оставалась загадкой. Тело нашли в охотничьем домике, в груди графа зияла рана. На полу лежал бездыханный Алан Фернхилл, тоже скончавшийся от ножевых ранений. Судя по всему, они обедали вместе: на столе лежали остатки еды. Очевидно, произошла какая-то драка, но никто не мог сказать, нанесли ли они роковые раны друг другу или в случившемся замешан кто-то еще. Ограбление исключалось: при обоих нашли деньги, ценное оружие валялось рядом, а перед домом паслись две дорогостоящие лошади. Вследствие этого коронер графства Ширинг склонялся к мысли, что мужчины поубивали друг друга.

С другой стороны, смерть не таила в себе загадки. Ральф питал склонность к насилию, и не было ничего удивительного в том, что он погиб насильственной смертью. Кто берется за меч, от меча и погибнет[105], сказал Иисус, хотя в правление короля Эдуарда III священники нечасто вспоминали этот библейский стих. Удивляться скорее следовало тому, что Ральф уцелел во стольких военных походах и кровавых сражениях, избежал гибели под натиском французских рыцарей и пал в обычной драке в нескольких милях от своего дома.

Мерфин поразился самому себе, расплакавшись на похоронах, а когда немного успокоился, то задумался, что, собственно, его печалит. Брат был дурным человеком, причинил много горя, его смерть многие сочли благом. После совершенного им убийства Тилли Мерфин от него отдалился. Казалось бы, из-за чего горевать? В конце концов, он решил, что скорбит по тому Ральфу, которым мог бы стать его брат, – по человеку, который не потакал бы собственной жестокости, а подчинил бы ее себе, который поставил бы крутой норов на службу не личным прихотям, а справедливости. Пожалуй, Ральф действительно мог бы стать таким человеком. Когда они в детстве пускали по грязным лужам деревянные кораблики – одному было пять, второму шесть, – брат не выделялся ни жестокостью, ни мстительностью. Того Ральфа Мерфин и оплакивал.

Сыновья Ральфа были на похоронах и приехали с Филиппой сегодня. Старший, Джерри, был сыном бедняжки Тилли. Младшего, Роли, все считали сыном Ральфа от Филиппы, а на деле он был сыном Мерфина. По счастью, он не унаследовал ни живости, ни рыжих волос своего настоящего отца и обещал вырасти высоким и статным, как мать.