Мир госпожи Малиновской

Но он был доволен собой и тем, как прошло слушание. Мог быть уверен: подножку Яскульскому он подставил. На самом деле он целился выше, допуская, что на фоне тех проклятых четырехсот тысяч злотых удастся снять самого Шуберта, но вовремя заметил, что министр питает к Шуберту симпатию.

«Повезло мне еще, – думал он, – что я вовремя крутанул хвостом. Но как же элегантно министр на это намекнул! В этом-то и состоит искусство управления. Вроде бы ничего и не сказал, но явно дал мне понять: Шуберт – его человек, а вот Яскульского сольет с радостью, едва только получит хороший повод. Аккуратно, четко, ясно! Сучья лапа! Целое искусство. Именно такие и должны делать карьеру. Хотя, с другой стороны, когда человек имеет под ногами некоторую почву, тогда и чувствует себя иначе. Не боги горшки обжигают. В любом случае, это хорошая система: не говорить ничего напрямую. Урусов, например, имел бы в виду, что спешит, что должен уйти, а произнес бы: „Просил бы вас остаться подольше, но не осмелюсь задерживать, поскольку уже седьмой час“. Люди, которые родились такими или кому уверенность в себе дает положение, каждого умеют поставить на место: ни вправо, ни влево, а приходится делать ровно так, как они хотят. А почему?… Потому что они уверены в себе. По таким видно, что они значат куда больше, что они куда важнее, чем решаются показать. Надобно вести себя так, как силач, который легко держит тебя за шкирку, но ты знаешь, что он может и кости тебе переломать. О!.. Чем легче человек держит, тем вернее полагать, что он атлет. Никогда не выкладывать на стол все карты! Это как в игре: откроешь шушеру, а все думают, что на руках у тебя четыре туза».

О разговоре с министром Малиновский решил дать Шуберту как можно более скупой рапорт. Генеральный слишком рассеян, чтобы вдруг обеспокоиться. Напротив, надо бы еще ему сказать, будто министр от него в восторге. Яскульский себя обдурить так просто не дал бы, но его, к счастью, в Варшаве не было. И как раз чтобы откомандировать его в Луцк, Малиновскому пришлось немало попотеть. Сперва возникли проблемы с волынской дирекцией публичных работ, потом решили, что в Луцк должен отправиться кто-то из руководства фонда, а в день, когда Малиновский должен был ехать – надо же такому случиться! – он так ударился коленом, что почти охромел. И пришлось туда отбыть Яскульскому. А в тот же день сеймовый посол Ясинский выскочил с той критикой на заседании бюджетной комиссии. Все было сделано мастерски, ну и результаты оказались если и не наилучшими, то, по крайней мере, неплохими.

Малиновский чуть не присвистнул от удовлетворения, однако издали заметил на углу Ясной госпожу Карась и успел принять соответствующее выражение лица, сердечно ей кланяясь. С этой бабой следовало считаться из-за ее серьезных связей, да еще оттого, что сын ее женился на кузине – на кузине Богны, а потому и на его собственной, получается. Кроме того, молодой Карась тоже имел связи и влияние в прессе. А это было важно.

«Кстати сказать, – мысленно улыбнулся Малиновский, – когда человек растет, то приходится ему считаться с бóльшим числом людей. Вот какое мне раньше было дело до прессы? Или до министра?… Даже до Шуберта немного. Достаточно было хорошо держаться с Ягодой. Растет человек, растет».

– Господин директор, прикажете лифт? – поклонился привратник.

– Каждый раз будешь спрашивать? – нахмурился Малиновский. – Я ведь раз и навсегда четко сказал.

– Слушаюсь, господин директор, но лифт сейчас наверху, и я думал…

– Не нужно ничего думать. Думаю я, а ты должен делать, что я скажу.

Он достаточно в свое время набегался на пятый этаж, а теперь мог и на второй поездить, и делал это с большим удовольствием, поскольку то был явный знак его власти. В самом начале он случайно услышал разговор двух привратников.

– Таким важным сделался, – говорил один, – раньше-то по лестнице шуршал на пятый, а теперь, как директором стал, и на второй пехом не соизволит.

– Задается, – добавил второй. – Лучше говори ему, как я: лифт застрял, господин директор. Тогда выругается и пешком пойдет.

Оба перепугались, когда он вышел из-за колонны. Через час он их уволил. Дело даже дошло до общественного суда, однако уволенные привратники ничего не получили, поскольку свидетельства директора о недопустимых действиях служащих низшего звена хватило, чтобы подтвердить справедливость увольнения.

Похожая история случилась и с одним из служащих в счетном отделе, с неким Любашеком. Все началось даже весело. Любашек пришел к Малиновскому с жалобой на одного из коллег, который якобы сказал о нем: «Любашек-то колеса не изобретет».

Поскольку в компетенции Малиновского находились и персональные дела, пострадавший пришел к нему искать справедливости.

– Так он вам сказал? – усмехнулся Малиновский. – А что, может, вы колесо изобрели?

– Я? – удивился чиновник.

Был это несколько нерасторопный и немолодой уже человек, всегда дурно одетый, и притом кланялся он начальникам без должного уважения; Малиновский его не любил.

– Да. Спрашиваю: вы изобрели колесо?… Нет?… Ну, тогда и делу конец.