Мир и война в жизни нашей семьи

Устали мы все, очень устали. Надо отдыхать и где-то устраиваться на ночлег. На хутора заходить не решились. Увидели впереди в отдалении от хутора какой-то сарай и решили: «Сейчас немного отдохнем здесь под кустами, а к вечеру пойдем к этому сараю». Время было уже позднее, быстро стало смеркаться. Мы пошли к сараю. Сарай оказался заброшенным. Одна сторона сарая не обшита. Вернее, это был не сарай, а навес. В одном углу лежала небольшая куча прошлогодней сопревшей соломы и сена, а в другом валялись поломанные бороны и несколько коряг. Мы устроились на соломе. Невдалеке от сарая протекал ручеек. Лена пошла и набрала бутылку воды. Напоили детей. Попили Тося с Верой. Нам с Алексеем Павловичем воды уже не досталось. Женщины стали устраивать логово. Разровняли солому и улеглись с детьми. Мы с Алексеем Павловичем пошли к ручью. Умылись там, напились и набрали воды в бутылку. Когда мы вернулись под навес, дети и Лена уже спали. Вера с Тосей о чем-то шептались. Мы с Алексеем Павловичем договорились, что спать будем по очереди. Женщины тоже быстро уснули. Говорить ни о чем не было охоты. Хотелось только спать. Дремлем. Алексей Павлович курил. У него оставались спички и папиросы, но папирос мало, и он их экономил. Два раза он меня будил, два раза я его. Мне, правда, казалось, что я засыпать и не успевал. Под утро стало очень холодно. Кожаным пальто были укрыты Вера с Люсей и Лена. Люся лежала посередине, и лежали они очень плотно. Пальто хватило для того, чтобы накрыть их всех. Когда приходила моя очередь спать, я прижимался к Вере, но накрыться пальто мне не хватало. Я клал на себя солому. Заснуть не мог, только дремал. Где-то далеко иногда раздавались взрывы. Во сне или наяву иногда слышались приглушенные голоса то Веры, то Тоси, а иногда и Люси: «Спи, миленький, спи», «Мама, аись», «Я тут, Люсенька, я с тобой, моя дорогая». Крепче всех, мне кажется, спала Лена. Устала она очень, ведь старалась нести тоже побольше. Но организм молодой, способный быстро переключаться.

К утру совсем стало холодно. Заснуть уже невозможно. Наступила моя очередь дежурить. Я побежал к ручейку. Умылся холодной водой. Над ручейком туман. Рассветает. Заплакал Вова, проснулись Тося и Вера. Вову укачала Тося. Но сами женщины уже заснуть не смогли. Укрыли получше детей и встали. Пошли к ручейку. Ежатся, холодно. Умылись и вернулись. Начали готовить еду. Нарезали хлеба, сала, сделали бутерброды. Проснулись Люся с Леной. Вера пошла с ними к ручью. Поели мы бутербродов с салом, запили водой. Сборы были недолги. Двинулись дальше в путь.

Хутора обходим. Идем по полевой дороге. Прямо полем идти невозможно, на траве роса. Невдалеке от дороги увидели мужчину, привязывающего к колу на лужайке корову. Мы послали к нему на разведку Лену, чтобы узнать, правильно ли идем на Приены. Сами сели и ждем. Лена что-то долго разговаривает. Наконец, дождались. Лена нам рассказывает, что мужчина этот – батрак, привязывал свою корову, а сейчас пойдет выводить хозяйскую скотину. Лене он сказал, что у Приены мы тоже Неман, пожалуй, не перейдем. Там тоже вчера сильно бомбили. Лена не сказала, что мы русские, а представилась так, что якобы ее дом разбомбили и мы, ее родители, и другая семья идем в Приены к родственникам. Он рассказал, что вчера к ним на хутор уже заходил новый полицейский и сказал, что если увидят где русских солдат, то чтобы их ловили и доставляли в волость. В волости уже немцы. Где сейчас находится фронт, он не знает. К ним на хутор ни немцы, ни русские солдаты не заходили. Взрывы раздаются далеко, но со всех сторон. Хозяин всё время слушает радио. Немцы говорят, что их войска уже подошли к Ленинграду и что в Москву они войдут через несколько дней.

Мы в растерянности и не знаем, что делать. Посидели, подумали и решили изменить направление пути – пойти на пересечение с Неманом где-нибудь в промежутке между Каунасом и Приенами.

На Алексее Павловиче была военная гимнастерка, а я в гражданском костюме. В чемодане у меня лежала еще синяя суконная ненадеванная толстовка. Мы испугались, что если нас увидят литовцы, то Алексея Павловича могут принять за красноармейца. Он снял гимнастерку и забросил ее в кусты. Надел гражданскую рубашку. Но в одной рубашке идти холодно. Пришлось нам дать ему мою толстовку.

Пошли мы опять по открытому полю. Слева виден лес, и мы хотели к нему приблизиться, чтобы нас не так было заметно, и идти опушкой, но видим, что из леса медленно выходит большая (человек так 20–25) группа людей. Мы сели в рожь у дороги. Опять послали Лену на разведку.

Толпа из леса вышла и двинулась по направлению к богатому хутору, не пересекая нам пути. На сей раз мы начали сожалеть, что послали Лену. Сидим, а ее нет уже около получаса. Толпа уже скрылась за пригорком. Наконец, видим: идет наша Лена. А мы, по правде сказать, испугались, что останемся без проводника. Вернее, не без проводника, а без переводчика. Ведь мы с литовцами говорить на литовском языке не могли.