Читаем Мир, которого не стало полностью

Итак, я решил нанести визит к раввину и попросить, чтобы он дал мне эту книгу на время. В один прекрасный день я пришел к нему, представился и сказал, что я предполагаю, что у него есть книга Сальвадора, и прошу дать ее почитать. Раввин привстал в изумлении: откуда я знаю, что у него есть эта книга? Я сказал ему, что догадался об этом. Он стал расспрашивать меня, для чего мне эта книга нужна. Когда я объяснил ему, что интересуюсь еврейской историей и к тому же читал много книг по еврейской истории по-русски и по-немецки, он спросил меня, знаю ли я еще и иврит. Я сказал: «Да, я умею читать текст на иврите». Раввин сказал: «Нет, я спросил, умеете ли вы читать без огласовок. Тот, кто хочет заниматься еврейской историей, должен хорошо уметь читать книги на иврите, я рекомендую ему учить иврит как следует…» Раввин дал мне еще и свою диссертацию, посвященную «объяснению с исторической точки зрения» первой части трактата «Авот». Он попросил меня прочитать ее и поделиться своим мнением. Через несколько дней я выразил (в очень осторожной форме) свое мнение о его книге: большинство содержащихся там идей имеются в книге на иврите, вышедшей за три года до написания этой диссертации, которая называется «Хекер Авот», и мне странно, что он на нее вообще не ссылается… Восхищение раввина не знало границ, и он рассказал мне, что после того, как он написал диссертацию, его оклеветали перед Францем Деличем{636}, у которого он писал докторскую диссертацию, и у него были большие неприятности. У него хотели даже отобрать степень доктора философии… Но он заверил меня в том, что это всего лишь случай, когда мнения двух независимых исследователей совпадают. Два автора написали об одном и том же…

Д-р Гинцбург был родом из Вильно (он был братом скульптора Элияху Гинцбурга{637}), и у него имелось несколько замечательных черт, присущих уроженцам Вильно: он был человеком скромным, «благодетелем бедных» и довольствовался малым; но мне казалось, что он чрезмерно следовал принципу: «блажен человек, который всегда пребывает в трепете». Он рассказывал о своей учебе в Бреслау, о визитах к Грецу, о стипендии, которую он получал от известного филантропа Самуила Полякова{638}. Его рассказы не пробудили во мне желания отправиться на Запад, хотя он и говорил со мной безо всякого умысла.

Д-р Гинцбург… На табличке у его двери было написано «Леопольд», его еврейское имя было Лапидот, а звали его… Хлавна. Сопоставив факты, я сделал вывод, что он родственник известного раввина р. Александра-Моше Лапидота{639} из Россиен. Впрочем, он попросил меня не рассказывать ему историю его семьи – он и сам ее знал неплохо, а «ребе из РоссиеН>>, который действительно был его дядей, его никогда не интересовал…

Дирекция школы, учителя, а также д-р Гинцбург сделали мне определенную рекламу и косвенным образом ввели меня в еврейские литературные круги города. В Херсоне было два еврейских литературных общества. Одно представляло собой отделение Общества любителей еврейского языка{640}, а другое было филиалом Еврейского литературного общества{641}. Активистами первой организации были в основном учителя иврита. Вторую организацию возглавлял господин Ш. Файскер, маскил времен 60-х, который в течение 30 лет был главой общины. Он с большим успехом «стриг овец» в годы своего раввинства, и ему даже удалось соорудить себе великолепный каменный дом. Оба общества приглашали меня стать их активистом. Я был секретарем «Литературного общества», а также активистом «Общества любителей языка». В этой организации я прочел на иврите серию лекций по истории новой еврейской литературы. Члены общества собирались в доме торгового агента, жившего близ вокзала, «книжного еврея» – его звали Давид Сегал. Это был приятнейший человек, и у него была отлично подобранная библиотека по истории караимов. Она мне очень нравилась, и я ею активно пользовался. Мои лекции по истории литературы стали итогом моей работы над этой темой в течение нескольких лет. Как-то раз, когда в Иерусалиме на вводном семинарском занятии я рассказывал о своих взглядах, присутствовавший на лекции профессор Ш.-Х. Бергман{642} заметил, что его удивило то, что я не публикую эти материалы: ведь они очень важны как с общеисторической точки зрения, так и с точки зрения содержащихся в них нововведений.

Перейти на страницу:

Все книги серии Прошлый век

И была любовь в гетто
И была любовь в гетто

Марек Эдельман (ум. 2009) — руководитель восстания в варшавском гетто в 1943 году — выпустил книгу «И была любовь в гетто». Она представляет собой его рассказ (записанный Паулой Савицкой в период с января до ноября 2008 года) о жизни в гетто, о том, что — как он сам говорит — «и там, в нечеловеческих условиях, люди переживали прекрасные минуты». Эдельман считает, что нужно, следуя ветхозаветным заповедям, учить (особенно молодежь) тому, что «зло — это зло, ненависть — зло, а любовь — обязанность». И его книга — такой урок, преподанный в яркой, безыскусной форме и оттого производящий на читателя необыкновенно сильное впечатление.В книгу включено предисловие известного польского писателя Яцека Бохенского, выступление Эдельмана на конференции «Польская память — еврейская память» в июне 1995 года и список упомянутых в книге людей с краткими сведениями о каждом. «Я — уже последний, кто знал этих людей по имени и фамилии, и никто больше, наверно, о них не вспомнит. Нужно, чтобы от них остался какой-то след».

Марек Эдельман

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву
Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

У автора этих мемуаров, Леи Трахтман-Палхан, необычная судьба. В 1922 году, девятилетней девочкой родители привезли ее из украинского местечка Соколивка в «маленький Тель-Авив» подмандатной Палестины. А когда ей не исполнилось и восемнадцати, британцы выслали ее в СССР за подпольную коммунистическую деятельность. Только через сорок лет, в 1971 году, Лея с мужем и сыном вернулась, наконец, в Израиль.Воспоминания интересны, прежде всего, феноменальной памятью мемуаристки, сохранившей множество имен и событий, бытовых деталей, мелочей, через которые только и можно понять прошлую жизнь. Впервые мемуары были опубликованы на иврите двумя книжками: «От маленького Тель-Авива до Москвы» (1989) и «Сорок лет жизни израильтянки в Советском Союзе» (1996).

Лея Трахтман-Палхан

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное