День неуютный. Тесный какой-то. Рой сидит за столом, бессмысленно глядя в чашку с остывшим кофе. Стив давно ушел, но Маккене все равно, потому что он тоже ушел. В себя. Бродит там в темных переулках одинокого покинутого мира, позабыв, что искал. Следом волочится тяжесть, и Рой устает. Кто-то забрал мысли, оставив одну единственную — вот и все. Две невидимые сущности спорят друг с другом, но Маккена слышит их со стороны, словно стоит рядом. Бесполезный спор, потому что не имеет значения, кто из них прав. Правота уже не изменит ничего. Поздно. Слишком. Безвозвратно. На сердце тяжесть, и Рой чувствует его очертания. Оно здесь, под ребрами. Холодное такое и напряженное. Бьется, словно делает одолжение. Плунжерный насос, в котором хлюпает бесполезная кровь. Наплывает понимание безысходности, а это — когда нет надежды. Не получается принять, потому что нужно смириться, а смириться не получится именно потому, что невозможно принять. Два крайних положения маятника, два тупиковых положения сознания, и оно носится этим маятником среди них, бьется и летит в обратную сторону. Как смог бы Энди принять его самого после всего, что произошло? Как смог бы он сам принять Энди после того, на что обрек мальчишку? Почему он не сдох? Зачем парень выходил его? Чтобы дверь вновь закрылась для него в одном направлении?
Он чувствовал, как обмирает сердце, выдавливая волны холодного ужаса. Я хотел спасти тебя, Энди. Хотел дать тебе возможность жить. Хотел дать возможность сменить эту жизнь, где не будет того, что… Прошло слишком мало времени, и прозрачная субстанция парня еще бродит по гостиной. Руки, такие живые и теплые еще ощутимо касаются воспоминаний… и голос звучит в закоулках памяти, а в ванной… там два полотенца и две зубные щетки… аккуратно сложенное постельное белье наверху, в студии. Он всегда убирал его туда, чтобы вечером принести и спать на диване. Чувство стыда нарастает, плотно забивая все клетки. По столу и полу все еще рассыпаны монеты. Мелочь в довесок к беговой дорожке. Все, что было, а там… на крючке возле двери два ключа на колечке без брелока. Рой не видит их в осевшем мраке. Он просто знает, что они там. А еще рюкзак Энди с индейской бахромой на крышке и надписью „Navaho life“. Он обосновался на крючке с появлением парня, будто тот привез в нем всю свою жизнь. Он и привез всю свою жизнь, словно надеялся, что для нее найдется место в жизни Роя. Желтые лилии в корзине. Так и остались у входной двери, как цветы на могиле. Они кощунственно прекрасны для живой похороненной жизни, и слова Стива „хочешь умереть — убей того, кто тебе дороже всего“.
Маккена подумал о рюкзаке. Покинутый мир с вещами, которые утратили смысл. Рой расстегнул замок, ослабил шнурок и заглянул внутрь. Энди действительно не нажил ни живота, ни мебели. Как и сказал в Литл Рок. Пара джинсов, ветровка, футболка, смена белья и носков, словно он приехал на пару дней, и этого достаточно, чтобы не заморачиваться стиркой. Маккена вдруг понял, что Энди ни разу не взял из шкафа ни одной вещи, словно и не знал, что они там есть. Выходит, все это время он жил в ощущении временности? Рой достал из рюкзака мягкую папку. Его фотографии, вырезанные из журнала, квитанция о переводе и дарственная на студию. Богатство мальчишки, аккуратно сложенное в полиэтиленовый сейф. Почти пустой флакон духов. Рой взглянул на этикетку с названием и чудом сохранившуюся наклейку с ценой. Пять долларов. Боже мой! Он бы плюнул в лицо тому, кто рискнул бы предложить ему испытать на себе аромат за такую цену, но это был запах Энди, и внутреннее существо Роя заскулило. Нет, оно не вытянуло шею, оно сжалось до комка и заплакало. Все эти вещи, постиранные и аккуратно сложенные в рюкзак… Выходит, Энди жил и знал, что рано или поздно ему придется уйти, просто это оставалось делом времени.
Еще ни разу в жизни, даже после того злополучного дня Рой не испытывал к себе такого презрения. Нет, больше никогда в жизни он не пойдет на суицид. Что бы не случилось, как бы не повернулась жизнь, он заставит себя жить. Это единственное, что осталось у него от Энди. Гребанная жизнь, которую он проиграл в карты самому себе, поставив на кон все, что у него было.
— Почему ты не о чем не спрашиваешь? — не выдержал Энди, понимая, что Дженни медлит с расспросами. Он видел, как она положила в чай уже пятую ложку сахара, не замечая этого.
— Потому что ты не готов объяснять. К тому же, ты уже сказал достаточно, чтобы я поняла, что ты опять обогнул жизнь, вернувшись к тому, от чего и ушел.
— Теперь уже насовсем.
— Ты знаешь, мой дом всегда открыт для тебя. Я подготовлю комнату… твою комнату…
— Не надо. Я не хочу…
— Иногда человеку необходимо закрыть дверь, чтобы подумать в одиночестве.
— Прости меня, Дженни, — Энди опустил глаза. — Прости меня.
— Я надеялась, что ты будешь счастлив. Ты, как никто другой, должен был стать счастливым…
— Это было так же невозможно, как и…